попоны, обшитые пластинами. Глядя на них, Наум сердцем почуял, что дело плохо. Блестя броней в лучах предзакатного солнца, они протекли сквозь захваченные ворота и разделились на три потока. Центральный ударил на отряд Наума, почти сразу опрокинув обессиленных воинов. Два остальных двинулись вдоль захваченных стен в обход ратников и с обеих сторон обрушились на горстку конных витязей, среди которых бился Юрий Игоревич, уже почти прорубивший себе дорогу в спасительный кремль.
Словно бурный поток налетели ордынцы на русичей и поглотили всех. Наум лишь успел заметить, как Юрий Игоревич отсек голову одному из ордынских богатуров, а второго в ярости разрубил до седла. Но третий налетевший всадник пронзил грудь князя длинным копьем, сбросив его под ноги коню. Пропал князь в этом месиве людей и коней, а вслед за ним исчезли все до одного алые плащи русских витязей. Остались видны лишь доспехи ордынцев.
– Прощай, князь, – пробормотал ошеломленный Наум.
Но и его дела были не лучше. Мощным ударом степняки смяли оставшихся ратников и рассеяли их. Воины смешались с людьми, все еще бежавшими в сторону княжеского кремля. Всяк бился, как мог, погибая на месте. Атакующие ордынские всадники кололи всех без разбора, убивая бегущих женщин и стариков. На глазах Наума неподалеку от него один всадник поразил копьем в спину бежавшую женщину, которая прижимала к груди младенца. И поскакал дальше. Та упала, охнув. Но только оказавшись на мостовой в луже собственной крови, выпустила из рук ребенка. Младенец откатился от нее на шаг и закричал от страха. Следующий всадник походя пригвоздил ребенка копьем к доскам мостовой, заставив того замолчать навеки. Увидев это, Наум впал в бешенство.
Он подскочил сзади к всаднику и нанес удар в бок своим мечом. Ярость придала ему силы. Меч прошел в щель между латами и достиг сердца. Степняк рухнул вниз замертво, а Наум, не теряя ни мгновения, прыгнул в седло и, не оборачиваясь, погнал ордынского коня в сторону своего дома. Несколько стрел просвистело мимо, не задев сотника. Миновав несколько домов по пустой еще улице, он оказался у крыльца своего терема с резной башенкой. То, что он увидел, заставило закаленного воина содрогнуться.
На крыльце лицом вниз в луже крови лежал мертвый Данила, на спине которого зияла рана. Чуть поодаль от него трое мертвых степняков из пеших отрядов со стрелами в груди. Дверь в терем была распахнута. Оттуда доносились звуки борьбы и крик Аксиньи. Спрыгнув с коня, Наум в ярости ворвался в терем и увидел страшную картину. Две его любимых дочери, которым не исполнилось еще десяти годков, лежали на мокрых от крови досках, рассеченные почти пополам. Они даже не успели одеться и умерли в исподнем. А трое ордынских пехотинцев, отбросив оружие, насиловали его жену в углу на полатях. Лестница наверх терема мешала ему видеть лицо жены. Со своего места сотник разглядел только разорванный сарафан и разметанные волосы Аксиньи, которая истошно кричала и царапалась, но это только забавляло насильников. Двое держали ее, а третий, сбросив штаны,
