вестерна под красным знаменем.
Иосиф Прут, как мы помним, был соавтором сценария фильма «Тринадцать», в котором, как опять-таки, уже отмечалось на этих страницах, была отражена непримиримость советского государства к любым проявлениям русскости. Со времени выхода фильма Ромма прошло шесть лет, и тот же драматург уже в первых эпизодах «Секретаря райкома» выдает прямо противоположное.
Фамилия старика, просящегося в отряд Кочета по призыву Сталина, – Руссов.
Значимая, не правда ли? А вот, что этот самый Руссов говорит: «Я ведь с ним, с немцем-то, в третий раз встречаюсь… трепанул он нас в четырнадцатом, ох трепанул! Так трепанул, что весь наш лейб-гвардии его императорского высочества великого князя Сергея Александровича полк верст сорок драл без оглядки. Вона, брат, как. Ну, ничего… ничего… рассчитались мы с ним за это в восемнадцатом. Так, брат рассчитались, что от всего ихнего их императорского высочества… кронпринца Рупрехта Баварского полка ни хрена не осталось. А он, гляди, в третий лезет… Да ну, ничего. Посмотрим, как оно получится…Одно только скажу: держава наша крепкая».
Вслед за этим монологом, произносимым Михаилом Жаровым с народными ужимками да покрякиванием, следует короткая перепалка с внуком и взгляд на сталинский портрет.
Так в первом же эпизоде первого же советского военного фильма определена коренная смена идеологического курса СССР. Вместо Интернационала и жизни «без Россий, без Латвий» – попытка представить сталинскую державу прямой продолжательницей великого дела русских, их всемирно-исторической миссии. Пока еще – робкая попытка. С традиционной иронией в адрес «царского режима». Но, ведь это – первый эпизод.
Когда Кочет отправляет Гаврилу Руссова на задание, внук Саша просит командира: «Только вы, товарищ Кочет, прикажите ему свои погремушки снять». Оказывается, храбрый воин Гаврила Руссов – георгиевский кавалер. Узнав об этом, советские партизаны не спешат сдавать старика «дорогим органам» – нет таковых в отряде – а просят Гаврилу показать ордена. «Уж ты, ядрена корень! О-у-у! Ох, красота!» – так реагируют товарищи на царские награды, наличие которых еще год назад могло бы стоить Гавриле жизни, а им, смотрящим без осуждения, – свободы.
«Герой! Герой! – восклицает Кочет. – Гаврила Федорович, а за что ж ты их получил?»
«За веру, царя и отечество», – отвечает Руссов и… ничего. Никто не стреляет в него, никто не волочет на расправу. Все лишь смеются.
«Как же так, – мягко журит Кочет, – партизан, агитатор и вдруг…»
«Да, неудобно», – замечает, конечно же, еврей-интеллигент Ротман.
«Неудобно? – гремит Руссов. – А я вам вот что скажу, товарищи: за веру – это бог с ней, за царя, конечно, хрен с ним, а отечество – оно всегда остается… не меняется наше отечество. И нет такой силы, чтобы его изменить. Вот».
Итак, в середине картины главная мысль высказана более открыто. И, надо заметить,
