почему-то не вышел их встречать. «Болен», – вздохнув, сказала его мать и проводила их в комнаты для гостей. «Болен» – значит пьет, «болен» – значит, его нет, «болен» – значит, не будет ни радости, ни веселья.
На другое утро Вадим предложил Игорю и Ларе обойти весь этот необычный дом. С трудом открыв высокую дубовую дверь, сказал:
– Здесь находится гимнастический зал.
Вверху терялись приделанные к потолку кольца, трапеции, веревочная лестница. Словно водопад, от пола до потолка простиралась голубая матовая печь.
В столовой разглядеть потолок было просто невозможно – так был он высок. К тому же его загораживали деревянные стропила. Столовая от прихожей отделялась не стеной, а широкими дубовыми колоннами и висящими между ними коричневыми шерстяными занавесями.
Если бы не Вадим, можно было легко заблудиться в этом доме. Игорь насчитал больше десяти комнат. Ларису изумили лестничные клетки с шахматными окнами и неожиданными поворотами. Занавеси метров пяти высотой – розово-коричневые, зеленые, серые – покрывали целиком некоторые стены. На диваны могли лечь несколько человек; лавки длинные, деревянные, печки в несколько квадратных метров – все это подавляло, поражало, озадачивало, а в высоких темнинах мерещились привидения.
Похоже, здесь обитали не просто бесенята, но существа покруче и пострашнее… Кто они? Демоны? Лешие?… «Какие неведомые силы властвуют здесь?» – спрашивала себя Лариса, преодолевая страх. Из темных углов выглядывали черные сущности… Здесь, как в храме, нельзя было бегать, кричать, веселиться. Здесь надо было ставить представления, пьесы, декламировать. Во всем этом было некое символическое сходство с пьесами Леонида Андреева. Здесь было все грандиозно и страшно.
Шел третий день, а Леонида Николаевича никто не видел, кроме его матушки. Она бесшумно относила ему еду, питье и тихо выходила, шепча молитву. Когда ее спрашивали: «Ну, как?», она отвечала: «Еще не в себе». Лариса никогда не сталкивалась с этим «не в себе». Неужели этот великий человек пьет?
На четвертый день он вышел к обеду – мрачный, заспанный, бледный, с печальными глазами побитой собаки. Потом, не сказав ни слова, ушел гулять в лес.
А на пятый спустился вниз, как ни в чем не бывало. Обнял матушку и спросил: «Что, Рыжик, а не сыграть ли нам в лото? И не пора ли занять гостей?» Вадим робко подошел к отцу, тот потрепал его по волосам.
В доме сразу все ожило, можно было дышать, шуметь, петь. Леонид Николаевич разрешил войти в свой кабинет. Все здесь было как в музее: на полу медвежья шкура, голубой ковер, между двумя стульями – большой круглый стол, над ним – картина Гойи: три фантастические чудища с крыльями, одно у другого обрезает длинными ножницами когти. Писатель приобнял Ларису за плечи и повел вдоль стен.
– Посмотрим картины?
На одной были изображены белые фигуры, исчезающие в синем пролете улицы. На другой – Иуда Искариот и Христос, распятые
