делать? Хоть и был я пьян, но быстро смекнул – лучше подняться наверх, на пятый этаж.
На лестничной площадке пятого этажа я остановился, достал сигареты, закурил. «Ничего, пусть поищут, порыщут», – злорадно подумал я о гостях, о шефе, о Катюше… Катюша! Ведь это – моя жена! Хозяйка. Хозяйка. Госпожа… Я даже застонал, бросил окурок на пол и сердито раздавил каблуком. «Это ж надо – так наколоться… на старости лет!.. Жил себе спокойно, жил-поживал, так нет – жениться дураку захотелось! Сочинил себе сказочку о славной семейной жизни… сочинитель! Всё, брат. Кончилось твое авторство – теперь вместо тебя Катюша будет сочинять. Тьфу!..»
Дверь ближайшей квартиры распахнулась, выглянул сгорбленный старик в пижаме – и сердито сказал:
– Нехорошо, молодой человек. Что ж вы себе позволяете? Сами живете на третьем этаже – не спорьте, я знаю! – а пакостить пришли на пятый? Очень красиво!
– Вы о чем? – уставился я на него как на привидение.
– Как – о чем? – И старик затрясся от бешенства. – На пол плюете, окурки бросаете… ни стыда, ни совести!
– А где ж мне курить?
– Идите на улицу – и курите себе на здоровье. Или полезайте на крышу.
– Хорошо, – кивнул я. – Насчет крыши – идея ценная. Только вы не волнуйтесь, пожалуйста. Вам вредно волноваться.
На крыше было хорошо.
Белый снег светился отраженным от луны матовым светом. Я присел возле люка, вытянул ноги – и свободно вздохнул. «Что ж, – подумал я, закрывая глаза, – здесь очень даже неплохо… надо запомнить это местечко… тайный приют моей печали… Ни одна душа меня здесь не обнаружит… ни за что… никогда…»
И я задремал – и серая птица пролетела над моей головой…
– Наконец-то! – разбудил меня голос Катюши. – Наконец-то я нашла тебя… глупенький! Ну и что ты этим доказал, дурачок? Аличка, золотко мое! Ну зачем ты сюда забрался? От кого ты прячешься?
– От тебя, – сказал я сердито. – От кого же еще?
– О, господи, господи, господи, – быстро сказала Катюша, и вдруг заплакала, и встала на колени возле меня… да, да! – встала на колени, прямо на снег, и обняла меня, и прижала к себе, или – наоборот – сама ко мне прижалась.
Я легко представил – как это выглядит со стороны: ночное звездное небо, белая снежная (белоснежная!) крыша, и невеста – в белом свадебном платье – стоит на коленях, на белом снегу… красивый кадр, не правда ли? Так и просится в какой-нибудь рассказ.
– Жаль, некому нас сфотографировать, – сказал я, смеясь. – Получился бы неплохой снимок… правда, несколько претенциозный…
Но Катюша не хотела шутить. Она плакала, прожигая горячими горючими слезами мой траурный пиджак, она всхлипывала, шепча что-то неразборчивое. Она плакала так горько и безутешно, словно прощально оплакивала меня, словно только сейчас, в хмельном своем прозрении, она пророчески разглядела мою безрадостную судьбу и свою незавидную женскую участь…
А вокруг все ярче и
