было. Он официально получил статус города уже при мне, правители страны будто дожидались моего там появления. А в дополнение ещё и моего сорокалетия! И всё это случилось 1 апреля 1964! Был «день дурака»! Этот посёлок городского типа, специально строили для строителей шахт подмосковного угольного бассейна. Одну шахту уже почти закончили, через несколько месяцев должны были её вводить и передавать в эксплуатацию…. На второй пробили ствол…. И, внезапно, неожиданно почти для всех, пришло постановление Совета министров РСФСР и приказ министерства о прекращении строительства – консервации незавершённого производства. Шахтостроительное управление переименовали на просто «строительное». И переориентировали: направили на создание крупного промышленного центра – комбината шёлковых тканей из искусственного волокна, на базе японского оборудования.
Хрущёву захотелось вдруг одеть женщин страны в цветастые платья, пускай даже из искусственного шёлка!
Вот с этим-то посёлком, этого города предшественником, призванным воплощать в жизнь мечту главного в стране Никиты, первая встреча у меня состоялась летом 1963 года.
До этого я не знал о нем ничего, ни о его расцвете, ни об умирании и новом расцвете, не слышал даже о существовании такого посёлка с именем «Кораблино». Когда мои родители приехали к нам первый раз мама спросила: «А где же тут корабли»?
А до этого ещё всё не менялось: ссылка без срока, конца и края. А как совершалось будто самочинно, вроде само собой!
Мы – а это я со своим семейством, женой и тремя детьми, жили тоже почти в таком же рабочем посёлке «Бактин» – в двух десятках километров от Томска.
В Сибирь попал я тоже не в поисках приключений и отнюдь даже совсем не по собственному желанию. Срок пребывания в исторически каторжных местах установлен мне не был. А, следовательно, сибиряком – строителем, а прежде того лесником – стать я должен был по их расчётам навечно.
Только я, постепенно присмотревшись к той сибирской обстановке как оказалось потом, оказался немного хитрее их.
Контроль надо мной, политическим подопечным, во время моего пребывания в сибирской «большой зоне», и за поведением моим в тех местах вообще-то, от имени местного КГБ, возложен был на начальников отдела кадров тех предприятий, где мне приходилось трудиться. На этой должности работали в те времена особо доверенные люди. На добровольной основе конечно, но и с довольно приличной по тем временам надбавкой к заработной плате. Да еще с дополнительным отпуском – за выполнение их этих контрольных «специальных обязанностей». Но ведь и они тоже люди, хотя и «партейные»!
Мужик на сей раз, в строительном управлении на этой должности попался неплохой, и даже по местным меркам слишком уж порядочный, И ко мне он, как казалось тогда, набивался даже в друзья. Я бы и не отталкивал его дружбу особенно, если бы не довольно странные особенности наших с ним взаимоотношений. За общим столом при всяких там корпоративных праздниках местного значения, он как бы случайно почти всегда оказывался рядом со мной. А я был всегда и до этого слишком у мнительным, подозревал какой-то расчёт его в этом. Но причина, как потом я понял, была довольно проста – оба мы были трезвенниками. По необходимости, а не по особой идейности. И отказываться от лишней дозы спиртного вдвоём всё же легче, чем каждому поодиночке.
Потом ещё оказалось – он видел во мне уже будущего своего соседа – двухквартирный дом на пустыре почти рядом с нашим «коттеджем», сразу же укрытым от любопытных глаз высоком забором – предназначался именно для него в паре с новым начальником ПТО (технического отдела).
Несколько месяцев спустя Тимофеич (так мы называли кадровика) заикаясь от какого-то смущения, мне объяснял, когда мы, пользуясь хорошей погодой с ним, игнорируя транспорт, шли домой пешком.
– Живём мы, понимаете, вдвоём с сыном…. Жена моя ушла от нас, почуяв раньше меня что-то неладное, что творилось с нашим «Алекмиком» – сыном. Умный, талантливый мальчик, круглый отличник, любимец почти всех учителей в школе, стал немного иногда вдруг как-то заговариваться, говорить что-то невпопад.
Школу он закончил почти отличником – с одной четвёркой. И очень легко, самостоятельно, даже не советуясь со мной, поступил в Томский Университет.
А потом уже… после первого курса пришлось мне пристраивать сыночка моего единственного в психбольницу.
Шёл со мной рядом нестарый ещё, заслуженный человек… и жаловался на судьбу свою страшную, на одиночество… и горькие слёзы вытирал, не таясь не товарищам своим из партийного бюро, а мне ссыльному. И было мне до боли ему жалко. Но, как утешить его, чем успокоить не мог найти, не мог придумать. А от того самому было стыдно и неловко
– А вот сейчас! – Промолвил и голос его дрогнул – …. Как только в квартире завершат отделку, привезу я своё бедное чадо домой.… И, будет он у меня за высоком забором
