оторвать от него взгляд. Может какие-то чувства невозможно забыть, если они сильные?
Неужели я смирилась? Неужели забыла родителей и брата? Нет.
Но я позволила на какое-то время отодвинуть память о них глубоко – на задворки. Туда, где эти мысли не будут причинять боль. Хотя бы сейчас.
Тянусь к Марку и бегло целую в губы. Он что-то шепчет – не могу разобрать что, затем, отстранившись, трется шершавой щекой и бродит горячими губами по лицу. Чувствую себя предательницей. Словно поддалась сиюминутному порыву, за которое потом буду расплачиваться. Но я уже не могу остановиться. Требую больше: еще и еще. Сама соглашаюсь на эту игру.
– Ты чувствуешь это, правда? – шепчет он в губы.
– И это сводит меня с ума. Не помню тебя, но тянет магнитом.
– Не сопротивляйся. Позволь мне любить тебя.
Целует пылко, грубо, врываясь внутрь ураганом. Ласкает языком, выхватывая, съедая последние капли моего страха, заставляя выгибаться к нему навстречу и прижиматься всем телом.
И я не могу уже вырваться из вереницы ощущений. Кажется, что есть только мы, и все вокруг замирает – ждет, пока мотыльки пляшут последний танец у огня. И меня невыносимо влечет это пламя: до боли и крика. До игл под коленками и пламени в животе.
Когда дыхание совсем зачастило, Марк внезапно отстраняется и прижимает меня к себе. Будто нуждается в передышке. Я глажу его грудь и плечи. Мне уже все равно, что будет дальше и что было раньше. Глупо так.
Только одно ржавым гвоздем бередит душу: танцевать хочется до зубной боли, до колик, до онемения пальцев. Это зависимость, самая настоящая зависимость!
Меня ломает, и эмоции взрываются фонтаном.
Плачу, утыкаясь в прохладную футболку Марка пахнущую маслом нероли.
– Вика, не надо… – хрипло говорит он, продолжая невесомо бродить пальцами по спине и прокладывать дорожки по позвоночнику.
– Принять тебя, значит – смириться с тем, что я больше никогда их не увижу: маму, папу, Артема. Никогда.
– Это тяжело, но ты должна. Ты сильная.
– Но это больно.
– Знаю. Я с тобой. Всегда рядом. Просто помни.
– Я не выдержу без них, – гляжу в его бездонные глаза и тону в океане собственной боли. – А еще без танцев – это единственное утешение в моей жизни и теперь я не знаю, как выкарабкаться. Я ведь – наркоман музыки и ритма. Ненавижу себя за это, но это единственное, что спасает меня, когда совсем гадостно на душе.
– Но пока нельзя. Зуев предостерег. И так, ты сегодня жутко напугала меня, – Марк прижимает к себе сильней, и я наслаждаюсь его ароматом. Чувствую под пальцами бархатную кожу и мне хочется больше.
Я, словно забываю весь страх, который преследовал последние дни, словно начинаю вспоминать. Вернее, хочу вспомнить. Пытаюсь вырваться из банки, сбиваю крылья, но пока… упираюсь в крышку.
Марк встает.
– Иди сюда, – тянет за собой в коридор. В зале
