телеграфу и снова дать о себе знать. Он долго составлял текст в уме, тщательно подбирая каждое слово. Наконец, после долгих умственных терзаний, у него получилось следующее. «Сашенька,» – говорилось в переданном послании, – «Окажи мне, по старой памяти, услугу. Узнай, насколько я в состоянии довериться прибывшему в наш город с инспекцией титулярному советнику канцелярии столичного полицейского департамента Белому О. В. Друг мой, ответ нужен срочно, так как от него зависит моя судьба. Твой Нися». Телеграмма предназначалась старому другу Анисима Ильича, Короваеву Александру Никодимовичу, который, вскоре после случая с Кнутовым покинул департамент уголовного сыска, и перевёлся в пятое отделение делопроизводства при Особом Совещании.
Полина Кирилловна долго смотрела на себя в зеркало, пытаясь найти хоть малейший изъян, который мог оттолкнул от неё приезжего молодого человека. Но не находила. И роскошные, густые, чёрные, с отливом, словно смола, длинные волосы. И тонкой ниточкой брови, которые так легко, в гневе, или недоумении, девушка могла красиво изогнуть. А чего стоили вишнёвые глаза, затягивающие, словно омут? А длинная шейка? А грудь, специально приоткрытая для мужского взгляда, благо тому способствовала жара? Неужели ничто не смогло взволновать того истукана из ресторации? Постояльца из двести двадцать шестого номера?
Девушка снова и снова оглядывала себя, но постоянно приходила к одному и тому же выводу: и во всём – то она хороша. С какой стороны ни глянь.
А может быть…? Вдруг подумалось ей. Постоялец из «Мичуринской» воевал, и там в него попала пуля… Или нет, он оказался в плену, и турки его повредили? Да нет, тут же отказалась от последней мысли Полина Кирилловна, это варварство какое – то. А что если этот чудак из тех, кого папенька называет… Как же он говорил… Он ещё приказчика так из лавки назвал, когда был в гневе. Потом ей ещё объяснили девчонки, что так называют тех, кто спит не с женщинами, а с мужчинами. Говорят, и такие бывают. А что, если он из них?
Но тут госпожа Мичурина вспомнила, как молодой человек стоял перед ними, спокойный, мужественный, ни малейшего намёка на трусость. Как он легко бросил нож. А потом, как ни в чём не бывало, поклонился, будто не произошло ничего особенного. Вспомнилось, как штабс-капитан Индуров долго боялся отвести ладонь от ножа. Ей в тот момент было противно наблюдать, как бледность стремительно покрыла лицо офицера. А у поручика Крылова от испуга мелко дёргался кадык на худой, с тонкими прожилками, шее. Смешно, трусливо. Нет уж, из всех мужчин, что там были, приезжий оставался единственно достойным. И никак не соответствовал тому слову, что употребил сгоряча папенька.
Полина Кирилловна сделала несколько шагов назад. Ну, конечно. Как она сразу не догадалась. Платье, вот в чем дело! Они ведь столичные, привыкли к таким нарядам, чтобы дух захватывало. А как одета она? Эти глупые оборки, словно у самоварной куклы. Ситец! Да, в нём летом удобно, но настоящие мужчины тебя
