В какой-то миг они, практически, закрыли собой всё поле. На одну секунду место сражения приобрело весёлый, оранжевый цвет. Будто Бог, или кто там на небесах, с радостью принимал к себе души умерших.
А внизу, продолжался бой. И кто побеждает, кто проигрывает, понять было совершенно невозможно. В специально замедленной съёмке, перед глазами лейтенанта, творилась бойня. Будто некто предоставил Зимину возможность увидеть то, в чём тот принимал участие вот уже как полгода. Лейтенант впервые, трезво, со стороны, без лишних эмоций, смог чётко увидеть, как выглядит поле боя во время сражения.
Сначала неизвестный некто увеличил только картинку. Солдатские лица, покрытые потом и грязью, искажённые от боли и крика, напряжение шейных мышц, огромные рты, чаще всего с выбитыми зубами. Руки, стискивающие оружие. Вот из ствола «шмайсера» вырвалась тонкая струйка очереди. Пули, оставляя за собой веретенообразный след, покинули ствол автомата, устремились к телу солдата в советской форме. Тот принял их в грудь. Споткнулся. Сделал пару шагов. Упал на колени. Рухнул лицом в перепаханную гусеничными траками землю. На лице немца, выпустившего очередь, не отразилось никаких эмоций: секунду спустя пуля, прилетевшая с противоположной стороны, впилась ему в правый глаз, ворвалась в мозг, пробила затылочную кость черепной коробки и застряла в металле каски. Ещё одна оранжевая вспышка…
«Тридцатьчетвёрка», чья, за завесой дыма Зимин разглядеть не смог, споткнулась о взрыв, и, разматывая гусеницу, принялась вертеться на месте. Из двигателя повалил дым. Люк в башне откинулся, показалось тело в шлеме и комбинезоне. Однако покинуть машину солдат так и не успел. Танк содрогнулся, взорвавшись изнутри, тело танкиста рухнуло на броню. Из люка повалил чёрный дым, полностью скрыв тело убитого.
Именно в этот миг некто включил звук. В уши Зимина ворвались рёв, стоны, маты, разрывы снарядов, грохот автоматных очередей, вопли. Какофония продолжалась всего несколько секунд, после чего некто снова выключил звук. Но и этих секунд Зимину оказалось достаточно, чтобы оглохнуть. Словно рыба, оказавшаяся в неродной стихии, Зимин распахнул рот, судорожно принялся втягивать в себя воздух. Как только он снова оказался в звуковом вакууме, в виски моментально вернулась боль, будто взрывная волна ударила по перепонкам и оглушила его.
А картинка внизу представала во всё более и более страшных деталях. Вот снаряд разорвал тело молоденького пехотинца. С кусками земли и пыли на землю опали кисть руки, каска и левый сапог. В десяти шагах от образовавшейся воронки из башни горящего «тигра» выполз немец – танкист. Упал на корпус машины, но подняться так и не смог: пламя с тела, с комбинезона, перекинулось на голову. Зимин чётко видел, как лицо врага вмиг покрылось кровавыми пузырями. Рот фашиста открылся в немом крике. А за танком шла рукопашная. Советский офицер, с одним погоном старшего лейтенанта на правом плече, без пояса, расхристанный, с сапёрной лопаткой,
