на него клали елочный лапник, а уже сверху спальные мешки. Посредине оставлялось место для печки и дежурных, следивших за печкой всю ночь. Они менялись через два часа. Дежурные по кухне вставали раньше других на час и готовили завтрак – обычно кашу, чай и бутерброды на перекус днем. Иногда днем удавалось вскипятить чай, но для этого нужны были дрова, которые таскать с собой не хотелось. Термосы были роскошью, которую не могли себе позволить из-за их хрупкости и громоздкости.
В первые вечера после ужина еще хватало сил петь песни. Особенно нравились геологические песни Городницкого, которые больше подходили к походным условиям, чем обычные студенческие или песни Юрия Визбора[51]. А песня «Снег, снег, снег…» стала своеобразным гимном группы, и мы потом неодобрительно относились к тем, кто пел эту песню, не пройдя лыжных маршрутов. Моя лыжная подготовка оказалась не хуже, чем у других. Условия кольской тайги (тундры, как ее там называли) отличались от привычной некоторым лыжни. Особенно сложным был спуск с гор, на которые мы долго и с трудом забирались, надеясь отдохнуть на спуске. Не тут-то было. Все падали. Некоторые по многу раз. Особенно доставалось Тане Дунаевой. Много падал и Коля Менде, может быть из-за своего негабаритного рюкзака с печкой, который приходилось каждый раз снова водружать на него.
На горе Эбручорр, был такой ветер, что лыжи вниз почти не ехали, а если расстегнуть штормовку, то на террасах можно было даже уехать назад.
Горы нас «укатали». Однажды, когда мы спустились с большой горы как раз было наше дежурство. Останавливаться под горой было опасно и пошли дальше. Лагерь пришлось ставить уже в сумерках и дрова для костра заготавливали уже в темноте. Ребята затопили печку и зашли в палатку. Когда мы возвестили, что обед-ужин готов, никто не откликнулся. В палатке мы увидели «картину маслом»: все лежали «как убитые» в разных позах, кто-то снял штормовку, кто-то даже лыжной шапочки не снял. Все спали. С трудом удалось их расшевелить и убедить, что поесть все-таки надо.
Еще на одном дежурстве, уже утром, набирая воду в ведро и в котелок, я увидел на дне какие-то странные красноватые разводья. На всякий случай сообщил, что хотя вода и выглядит чистой, но там какие-то красные включения. Пришедшая проверить воду Наташа Болотова выловила из воды упавший туда мешочек со специями, из материи с красными цветочками: он зацепился за что-то на дне, и через обтекающую его воду это выглядело как красные разводья. Мешочек уронила в воду предыдущая кухонная смена. Мне эти разводья долго потом вспоминали.
Еще один запомнившийся случай был, когда дежурили Таня Дунаева и Володя. Суп-лапша с мясом, который они приготовили, дразнил ароматами. И тут Таня, споткнувшись о лапник в палатке, перевернула котел с супом. Обычно спокойный Володя «маленький» рассвирепел – ешь прямо с лапника, приказал он и Таня, которая могла всегда ответить, стала с перепугу подбирать лапшу ртом с лапника. Никакого скандала не произошло, все свели к шуткам, перебились чаем и кусками рассыпавшейся
Окуджава у нас появился позже. На физмехе был свой туристский гуру и бард Боб Полоскин. Бродский стал известен как автор слов песни Клячкина «Пилигримы», но «стоял» гораздо ниже Боба.
