в ожидании действа. Но тут свет в зале меркнет. Со всех сторон раздается взволнованный шепот. Свет зажигается вновь, ослепляя тебя, и ты понимаешь, что всеобщее внимание обращено на твою персону, что ты больше не зритель! Поднимаешь вверх указательный палец, призывая других убрать посторонние звуки, чтобы все безропотно внимали тебе.
Перешедший на крик голос оборвался, но в темноте всё еще висело гудящее громовое эхо.
Велибор, оглушенный происходящим, с трудом понимал, что хочет донести до него таинственный голос. Всё вдруг представилось ему отчаянным розыгрышем. В один миг он утратил способность понимания речи: привычные слова лишились своих значений и воспринимались как раздражитель слуха. Но уже спустя мгновенье всё встало на свои места, и тогда Велибор опустил голову и вздохнул с грустью:
– Больше не зритель, говорите?
Он поднял вверх правую руку, попытался выпрямить указательный палец и усмехнулся, смотря на плотно сжатый кулак.
– Но я не могу даже сделать жеста, призывающего к молчанию… – рука его плетью упала на колени.
Свет погас.
Асфальтовые дорожки парка «Тринадцатое июля» были влажными от недавно пробежавшего дождика, на скамейках и кустах разбросаны хрустальные бусины капель.
Утро решительно заявило о себе. На небе догорали последние звезды, тонкой вуалью расстилалась розоватая заря. На одной из скамеек, пробудившись от глубокого сна, сидел Велибор и удивленно озирался по сторонам. Сквозь деревья слышались удары маленьких колоколов церкви Рождества Пресвятой Богородицы на Чипуре.
– И что всё это означает? – задумчиво произнес Велибор.
Послышался писк, и из кармана его клетчатого пальто выбежала маленькая крыса. Заметалась по скамейке, но затем, издав последний воинственный писк, спрыгнула вниз и скрылась в траве.
– Вот это да…
Потянулся и замер с вытянутыми руками, посмотрев на проходившего мимо старика с тростью. Тот остановился и улыбнулся ему.
И каким неуместным показался тогда старик с его невинной улыбкой, но Велибор улыбнулся в ответ.
Старик остановился и, склонив голову на бок, произнес с шутливой интонацией:
– Неуютное местечко для ночлега ты выбрал себе, сынок.
– Я не выбирал… А вообще, вы правы, оно не очень уютное…
Велибор изучал облик старика. С каждой новой подмеченной им деталью глаза его раскрывались всё шире и шире. Всё в этом человеке было таким неестественным и одичалым: и длинный серый плащ без единой пуговицы – на месте, где предполагались оные, клочками висели обрывки прочных белых ниток, – и высокие коричневые незашнурованные ботинки, и трость, перекошенная, вся в каких-то бугорочках, напоминающая растрепанный камыш.
Старик смотрел вглубь аллеи, но казалось, что взгляд его обращен внутрь себя самого.
Бывают утра, когда всё тихое и восторженно замершее в ожидании чего-то значительного. И сейчас было как
