Вот вам пять рублей, сразу можете по кроликам план выполнить… А кости сложите возле уборной, у стенки, Пётр с ними разберётся. И вам полегче домой идти, и к утильщику не надо ходить. Да вы и так опоздали к нему.
– Ну, не знаю, не знаю… – начал Серёга.
– А я знаю! – как отрезала жена инвалида. – Вам жизнь упростила, а вы кочевряжитесь.
– Спасибо, спасибо, – затараторил Мишка, – как домой-то хочется, сразу и помчимся, Серёга!
Они легко толкали пустую тачку, громко что-то обсуждая. Две зелёные душегрейки заметно выделялись на белых худых тельцах. Инвалид дядя Петя в коляске и его жена тётя Вера стояли на повороте дороги перед железнодорожным туннелем, махали мальчишкам вслед.
– А зачем нам кости-то? – спросил Пётр жену.
– Не знаю… У тебя хотела спросить, – смеялась одними глазами красивая тётя Вера.
Перчатки
В семье не носили перчаток. Их заменяли варежки, связанные мамой. Вечерами, после работы, она расстилала на полу большой комнаты в двухэтажном шлакозасыпном доме овечью и козью шерсть, раздирала свалявшиеся комки. И рассказывала, как в деревне подростками они сушили на лужайках шерсть, хлестали её прутьями, оберегали от вездесущих птиц, таскавших ворсинки для утепления гнёзд.
В квартире стоял крепкий запах скотного двора, но к нему быстро привыкали. Да и в поселковой школе никого не удивишь таким запахом: многие, жившие в частных домах, держали и коз, и овец и даже коров. На время семья превращалась в артель: младшие дети чистили и теребили шерсть, старшие – пытались крутить веретеном нить. Получалось плохо, но мама не ругала, показывала, как лучше зажимать и вращать веретено, как из привязанного к доске воздушного пучка шерсти вытягивать тонкую пряжу. Её стирали в слабых растворах хлорки или разведённого медного купороса, добавляли самую малость, чтобы оттенить природный цвет овечки или козы. На специальных деревянных каркасах сушили, потом перехватывали на ладони и тогда уже, вдвоём, накручивали небольшие мотки, чтобы не пережать пряжу. В общем, целая наука…
Зато зимой семья носила тёплые варежки и носки, а старшая сестра умудрялась до снежной белизны доводить козью шерсть, щеголяя в варежках и такой же белой длинноухой вязаной шапочке. В удачный год мать продавала по знакомым, без рынка, до ста пар варежек, носков и цветных шарфиков, но это делалось уже спецзаказом – и по цвету, и по размерам. Что ни говори, реальные деньги в семье…
А их катастрофически не хватало даже на школьную форму для четырёх учеников, оставшихся без отца. Он вернулся с войны после тяжёлого ранения и, отметив лишь пятую годовщину победы, ушёл незаметно, как и жил, никого не обременяя, покуривая самокрутки из отрывного настенного календаря и читая толстенную библию на старославянском языке. Но его помнили в посёлке: почти два десятка кровельщиков сделал мастерами.
Пенсия за отца – мизерная, зарплаты мамы даже на двух работах уборщицей хватало только на муку, сахар, соль и подсолнечное масло. В день получки двое младших пацанов
