тугие узлы, и она вздохнула, когда я помог ей освободиться от одежды. Пуговицы на ее блузе были миниатюрные, перламутровые. Она отвела мои грубые пальцы, чтобы расстегнуть их, потом встала. Позволила юбкам упасть на пол, поверх другой сброшенной одежды, и это было совсем не похоже на ее обычную аккуратность. Я отыскал мягкую ночную рубашку и принес ей. Молли натянула ее через голову, и рубашка зацепилась за корону из остролиста у нее в волосах. Я осторожно освободил корону и улыбнулся, рассматривая женщину, в которую превратилась моя милая Молли Красные Юбки. Мне на ум пришел давний Зимний праздник, и уверен, она тоже о нем вспомнила. Но, тяжело опустившись на край кровати, моя супруга поморщилась. Подняла руку, потерла лоб.
– Фитц, мне так жаль. Я испортила все, что задумала.
– Чепуха. Ну-ка… Позволь я тебя уложу.
Она схватилась за мое плечо, чтобы встать, и качнулась, пока я готовил для нее постель.
– Забирайся под одеяло, – велел я, и Молли не выдала в ответ чего-нибудь дерзкого, но тяжело вздохнула, садясь на кровать, потом осторожно опустилась на подушки и переместила ноги на ложе. Закрыла глаза.
– Комната кружится. И дело не в вине.
Я сел на край кровати и взял ее за руку. Она нахмурилась:
– Не шевелись. Любое движение заставляет комнату вращаться еще быстрее.
– Это пройдет, – сказал я ей, надеясь, что так и случится.
Я сидел очень неподвижно и наблюдал за ней. Свечи горели ровно, источая ароматы, которыми Молли их пропитала минувшим летом. В очаге потрескивало пламя, огонь поглощал аккуратно сложенные поленья. Ее морщины, свидетельствовавшие о недомогании, медленно разгладились. Дыхание выровнялось. Уловки и терпение, усвоенные с юности, помогли мне. Я потихоньку высвободился и когда наконец-то встал рядом с кроватью, то сомневался, что Молли почувствовала хоть какое-то движение, ибо она уже спала.
Я прошелся по комнате как призрак, погасив все ее свечи, кроме двух. Поворошил кочергой в пламени, добавил еще одно полено и установил каминный экран. Я не хотел спать, даже не устал. У меня не было ни малейшего желания возвращаться на празднество и объяснять, почему я там, а Молли – нет. Какое-то время я просто стоял, и пламя согревало мне спину. Молли была силуэтом за почти задернутым пологом кровати. Пламя потрескивало, и мои уши с трудом отличали шорох летящего снега об оконные стекла от звуков веселья внизу. Я медленно снял парадный наряд и вернулся к удобным и знакомым штанам и тунике. Потом тихонько вышел из комнаты, медленно закрыв за собой дверь.
Я не спустился по главной лестнице. Вместо этого я пошел кружным путем, по задней лестнице для слуг и через опустевший коридор, пока наконец не добрался до своего личного логова. Отпер высокие двери и проскользнул внутрь. От пламени в очаге осталась лишь горстка мерцающих углей. Я пробудил их с помощью нескольких скрученных листов бумаги со своего стола, сжег бесполезные утренние размышления, а потом добавил больше топлива. Подошел к столу, сел и положил
