с талыми водами в Волхов, откуда будет унесен в Ладогу и дальше по Неве до незамерзающего моря. А рядом с княжичем ехал, придерживая рвущегося вперед сильного боевого коня немолодой вой в богатых доспехах и багряном плаще, подбитом мехом куницы. Вой был, примерно, ровесником Первонега, и выглядел таким же сильным и суровым. И даже седые бороды у них были подстрижены одинаковым полукругом. Только Первонег носил бороду длиннее. Между двух ведущих всадников виднелась широкая грудь и мощные плечи сотника Бобрыни, хорошо знакомого Первонегу.
Воевода спешился, и взял своего коня за повод. Точно так же сделали и вои его сопровождения, только гонец обогнал их, и встал в строй дружины за спинами ведущих. Видимо, занял свое место, с которого его и послали к Первонегу.
Первонег подошел уважительно, хотя свой островерхий шлем не снял. Шлем любой вой обычно даже перед князем не снимает, поскольку он часть доспеха. Шлем, это не шапка. Остановился чуть в стороне, на краю дороги, дожидаясь слова княжича, но голову не поднимал, словно признавал свою вину, и ждал слова Гостомысла – милующего или опального.
Княжич конечно же видел приближение городского воеводы, и умышленно смотрел на сожженный город, чтобы иметь возможность с мыслями собраться, и что-то сказать. Но остановился рядом в Первонегом, натянул повод коня. Конь Гостомысла протянул голову, и коснулся губами лица воеводы, обдал его теплым дыханием.
Первонег взгляд поднял.
– Ты, как вижу, воевода, виниться пришел, – мягко и негромко сказал Гостомысл. – Вину свою сам видишь?
– Я все делал, как следовало, но меня обманули, княжич. Предатель варягов привел. Себя назвал, и сказал, что свою сотню из крепостицы привел. И брат его на башне дежурил. Голос узнал, подтвердил. Ворота открыли, сотню запустить, а там варяги… В этом моя вина и есть…
– Ладно, потом все расскажешь. Не на дороге такие разговоры вести. Мой конь, видишь, уже простил тебя, ласкается. А кони чуткие. Они знают, кто виноват, кто не виноват.
– А обмануть любого могут, – сказал пожилой вой в багряном плаще.
– Пристраивайся рядом, поехали в город, – продолжил княжич. – Вернее, туда… Что от города осталось… Показывай… А это, кстати, познакомься… Это князь Бравлин Второй, который после поражения от Карла Каролинга привел с согласия короля франков свой народ к нам.
Первонег снова наклонил голову, изображая поклон.
– Так, что от Славена осталось?
– Только Людин конец и остался. Две трети города сгорело.
– А люди?
– Семьдесят воев убито, много увечных. Много людей обожглось на пожарах. Теперь в увечных ходят. Пока работать не могут. Но к лету будут свежими, как волхвы-лекари говорят.
– Сейчас что делается? – спросил князь Бравлин со слегка странным, но все же понятным акцентом, не уродующим славянский язык, только звучащим слегка иноземно.
– Сейчас, княже, народ
