усмехнулась я.
– Не смейся. Я разговаривал с Линой. Она хорошо его знает. Она считает, ему нельзя доверять. Мы тебя уважаем, а он нет.
Лила. Так вот в чем дело. Значит, она использовала Антонио в качестве рупора. Решила предупредить, что меня ждут большие огорчения. Кстати, где она? Я огляделась: она держалась поодаль, вроде бы играла с детьми Маризы, но на самом деле следила своими глазами-щелочками за каждым из нас. Она, как всегда, всех держала под контролем: Кармен, Альфонсо, Маризу, Энцо, Антонио, своего сына, чужих детей, а может, даже владельцев магазина. Я напомнила себе, что она больше не имеет надо мной никакой власти, что те времена остались в прошлом. Когда мы прощались, она с такой силой сжала меня в объятьях, словно хотела вдавить внутрь себя. Перед уходом я еще раз посмотрела на Альфонсо и наконец поняла, что в его лице так меня поразило. То немногое, что выдавало в нем сына дона Акилле и Марии, брата Стефано и Пинуччи, куда-то исчезло. Теперь, с этими длинными волосами, забранными в конский хвост, он каким-то волшебным образом стал похож на Лилу.
11
Я вернулась во Флоренцию, и у нас с Пьетро состоялся разговор о раздельном проживании, переросший в тяжкую ссору. Аделе, чтобы избавить девочек, а может, и себя от этого зрелища, закрылась с ними в комнате. Потом настал момент, когда мы оба поняли: проблема не в том, что мы зашли слишком далеко, а в том, что присутствие детей не позволяет нам зайти так далеко, как требуется. Мы вышли на улицу и продолжили выяснять отношения, пока Пьетро, развернувшись, не ушел в неизвестном направлении. Взбешенная, я вернулась домой, твердя себе, что не желаю больше его видеть и слышать. Дочки спали, Аделе сидела на кухне за книгой.
– Видишь, как он со мной обращается? – сказала я.
– А ты?
– Я?
– Да, ты. Ты не видишь, как ты с ним обращаешься? Что ты с ним сделала?
Я вышла из кухни и, хлопнув дверью, закрылась в спальне. Меня поразило презрение, прозвучавшее в ее словах, поразило и оскорбило. Впервые она открыто выступила против меня.
На следующий день я уехала во Францию, преисполненная чувством вины перед дочками, рыдавшими мне вслед, и сгибаясь под тяжестью сумки с книгами, которые собиралась прочитать в дороге. Но напрасно я пыталась сосредоточиться на чтении; с каждой страницы на меня смотрели Нино, Пьетро и дочери; в ушах звучал голос Кармен, защищавшей брата, и предостережения Антонио; из головы не шел Альфонсо, не похожий сам на себя. В Париж я приехала измотанная и расстроенная. Но уже на вокзале, заметив на платформе издательницу – ту, что помоложе, – я немного повеселела; меня вновь охватило воодушевление, испытанное в Монпелье, когда я поняла, что вырвалась за рамки, установленные для меня другими. Правда, на сей раз не было ни шикарных гостиниц, ни огромных аудиторий: все выглядело значительно скромнее. Дамы повезли меня в тур по городам большим и поменьше: целыми днями в дороге, каждый вечер – новая встреча в книжном магазине или даже на частной квартире. Ели мы то, что готовили
