английского и французского языков. В-третьих, мне не нужна была постоянная работа, и я не стремилась бы занять эту должность на постоянной основе. Если бы я была нормальным человеком, как мечтала моя мама, я бы до потолка прыгала от такого предложения. Но я не была нормальным человеком, и эта перспектива не представлялась мне радужной.
Я привыкла к свободе, и последние семнадцать лет работала сама на себя. Я переводчик, и работаю дома, перевожу на разные языки разную литературу, в основном научные труды, учебники, иногда художественную литературу и сценарии, пьесы. Я, как и папа, сова, вообще я сильно на него похожа, начиная от внешности, талантов и заканчивая режимом дня. Мой режим это ночь. Я могу сидеть неделями за работой, обложенной всякими выписками, книгами, переводами, пустыми тарелками, сидя на диване в крошках от позавчерашней булки и фантиках от конфет. Когда Ева начинает раздевать меня, потому что я три дня подряд не переодевалась, я понимаю, что пора сделать перерыв и ложусь спать. Я могу спать сутки, а потом помыться, переодеться и опять засесть на свой уже вычищенный диван за работу. Я работаю тогда, когда у меня есть для этого настроение и вдохновение, так как я все же творческий человек (как ни старалась мама из меня выбить это). Я не привыкла работать из-под палки и каждый день по определенному графику, с двумя выходными в неделю. Я содрогнулась при мысли об этом. А потом содрогнулась при мысли о том, что Николай Семенович хоть и хорошо ко мне относился, но все же мог принять мой отказ за личное оскорбление, и не принять Еву на стажировку. Мне пришлось согласиться.
– Мам, ты будешь нормальной?! – с удивлением спросила меня Ева, когда я рассказала ей итог моей беседы с директором.
– Да, котенок, для тебя я даже готова быть нормальной.
Ева прижалась к моему плечу как-то грустно и уставилась в окно. Мы возвращались на поезде из Лейпцига в Берлин. На одной из остановок зашла девушка с маленьким ребенком. Ребенок начал капризничать, а потом заревел во всю глотку. Я наблюдала за мамашей и поражалась этим немцам. Мамаша была готова сквозь землю провалиться, так ей было стыдно. Что она только ни делала, чтобы успокоить ребенка, и все время извинялась. В Германии не принято доставлять окружающим беспокойство, там даже мыться после девяти вечера нежелательно, дабы не нарушать тишину, и не мешать тем самым соседям.
– Господи, как же я буду здесь жить? – тихо сказала я сама себе, и не заметила, что сказала это вслух.
– А может все-таки поговорить с ним? – спросила Ева, печально глядя на меня. – Может он и не подумает не брать меня если ты откажешься у них работать?
– Нет. Мы не будем рисковать. Не переживай, это всего десять месяцев, я как-нибудь выдержу. Только убираться будешь ты, я не понимаю, как можно пылесосить днем, – с улыбкой сказала я.
Вся моя жизнь была по большей части ночью, и мои соседи
