провести человека с собой. Только это реже. Альвы, приводящие в наш мир людей, часто об этом сожалели.
– Сожалели о чем? – по спине моей пробежался холодок.
– Понимаешь ли, люди – странные существа. Многие наши ученные бьются над вопросом, почему при практически одинаковом образе жизни, коренное население человеческого мира живет лишь один век, когда населения остальных миров – тысячелетие.
– Сколько?! – я перебила рассказ альва, – Это сколько же тебе тогда лет?..
– Пару недель назад справил шестидесятилетие. – Никита улыбнулся.
– А по-человечески?
– По-человечески это примерно шестнадцать. С рождения альвы живут первые пятьдесят лет, как люди до пяти, то есть один десяток – один год. Потом, еще за десяток, они взрослеют сразу на одиннадцать лет, почти как и люди, с их сокростью. Получается, шестьдесят – это уже вроде как пятнадцать-шестнадцать. Следующие сорок лет – до ста – альвы взрослеют куда медленнее: год за двадцать лет. В восемьдесят им исполняется семнадцать, а в сто – восемнадцать. Дальше еще медленнее: в сто пятьдесят альвам исполняется девятнадцать, и только в двести лет – двадцать. А после двухсот все снова упрощается: как и в начале жизни, один десяток – один год. То есть, если хочешь узнать человеческий возраст альва, которому за двести, просто выкинь из числа последнюю цифру. Правда все это весьма относительно, ибо после пятидесяти данные мерки пригодны разве что для внешних сравнений. На степень зрелости они не влияют – мы взрослеем, подолгу оставаясь юными лицом.
У меня от такой информации голова пошла кругом. Неужели он думает, что я запомню все это?..
– А покороче никак?
– Увы. – Альв отрицательно замотал головой. – А тебе, как я понимаю тоже примерно шестьдесят?
Я вздохнула. Ну как после проведения такого длинного экскурса можно забыть, что общаешься с гостьей из другого мира?
– Вообще-то я человек.
Кера, молча слушавший наш разговор, ухмыльнулся.
– А дойди-ка ты до ручья и посмотри на свое отражение.
Повелительная интонация нового знакомого не слишком мне понравилась. Однако, все же решив последовать его совету, я направилась вниз по склону, на размеренный звук журчания воды.
Воздух в овраге у ручья был влажный. Он пах сырой глиной и росой, не успевшей обсохнуть на мхах и травах. Здесь было немного прохладнее, чем наверху – легкий ветерок дул мне в спину, путая волосы и заставляя поежиться. В голове невольно выстраивались воспоминания о минувшей ночи, связанные со встречей у канареевского родника. Нет, при взгляде на здешний пейзаж не возникало ни малейшей ассоциации с нашими лесами. Однако стоило абстрагироваться от визуальных составляющих, отдав первенство обонянию и тактильным чувствам, как воображение
