а потом все начиналось заново.
– Зачем ты послал ко мне свою дочь? – глумился над ним Сазонов. – Откупиться хочешь? Не выйдет!
– Изыди! – махал руками Онуфрий. – Прочь от меня! Сгинь!
– Ой-ой-ой! Раскричался! Чем ты лучше меня?
– Я ничего подлого не совершал…
– Что ж ты тогда в монастыре отмаливаешь?
– Сам не знаю. Страшно мне вдруг стало жить, невмоготу… Едва глаза закрою, передо мной зарево вспыхивает и черная метка на лице покойника. Генерал-то никак не отстает от меня, грозится дочь мою погубить, ежели не сведу ее с тобой, Сазонов! А за что ей страдать безвинно?
– Без вины никто не страдает, – жестко отрезал бес. – На твоей дочери тоже метка стоит! И когда придет срок…
– Замолчи! Заткнись!
– Где же твое смирение, монах? – хохотал злодей. – Где же твоя благость? Видать, мало поклонов бьешь! Постов не соблюдаешь! Плоть не усмиряешь!
– Не тебе меня судить, – огрызался Онуфрий.
– Ты сам себя осудил. Закрылся от мира, но не от себя. Сидит в тебе червь и точит, точит… пока не сожрет изнутри. Не будет тебе спасения, не надейся…
Шепот беса проникал в мозг Онуфрия, отравляя его, распространялся с током крови по жилам, оседал в сердце. Бес был повсюду – выглядывал из каждого угла, даже, прости Господи, из-за святых образов. Он дышал на Онуфрия смрадом, напускал уныние и болезни.
– Врешь! – оправдывался Сазонов. – Болеешь ты от своей глупости! Я тут ни при чем. Так и сгниешь в тесной сырой келье, и никто на твою могилу не придет. Ни жена, которую ты оставил, ни дочь, которую ты предал.
– Я ее не предавал… В одном ты прав, Витек: от судьбы не уйдешь. Потому я и послал к тебе Ларису. Пусть она своей судьбе в лицо взглянет, примет вызов. А там, как бог даст…
– Дурак ты, Онуфрий! И всегда был дураком! Никто тебе ничего не даст, если сам не возьмешь. Чистеньким хочешь быть? И волков накормить, и овец сохранить? Не бывает такого, дружище! Либо ты овца, либо волк… Выбирай! Что тебе милее?
Монах просыпался в поту, крестился, молился и понимал: бес поселился в нем и не желает уходить. Ему хорошо! Есть, с кем поговорить, на кого излить свою желчь! Монашество Онуфрия его не смущает. Забавно искушать чернеца, подбрасывать тому греховные мысли. Изъян изначально заложен в человеческой природе, главное – суметь его растравить. А где тонко, там и рвется…
Козни хитрого беса измучили монаха. Он все чаще возвращался мыслями к той летней ночи на Оке, когда они с Сазоновым наблюдали кончину генерала и позорно сбежали, оставили покойника в доме вместе с пьяным прорабом. Тот потом еле отмылся, чуть не сел за убийство, которого не совершал. Причина смерти высокопоставленного военного так и не была установлена. Решили, что генерала хватил удар из-за неприятностей на службе. Якобы, его заподозрили в растрате казенных денег, вызвали на ковер, отчитали и предложили во избежание скандала уйти в отставку.
Казалось бы, чего проще поверить и успокоиться? Но Курбатов с Сазоновым не успокоились. Они понимали, что ввязались
