опаздывал: герой войны, умен, отлично владеет шпагой, говорит на трех языках, недавно был во Франции, в Вене с дипломатическим поручением, имеет связи… Хорошенький поляк радостно кивал, а потом убежал вслед за Бестужевым.
– Как вам здесь нравится, господин Белов?
– Благодарю вас, сударь. Мне бы здесь очень нравилось, если б я не так устал с дороги.
– Да, да… Я знаю. Алексей Петрович рассказывал.
«Вежлив, мил, спесив, как все поляки, чего это он меня обхаживает?» – подумал Белов.
– Алексей Петрович сделал из этого парка райский уголок, – продолжал Понятовский.
– Это не он сделал. Это мой родственник сделал, – ворчливо сказал Александр, его раздражал Понятовский.
– Вот как? А я и не знал. Кто же он?
– Головкин Гаврила Иванович, дед моей жены Анастасии Ягужинской.
Брови Понятовского поползли вверх, но он вовремя их остановил и сказал участливо:
– Я слышал об этой печальной истории. Дочь канцлера Головкина, в замужестве Ягужинская…
– А вторым браком – Бестужева. Анна Гавриловна уже четырнадцать лет живет в ссылке под Якутском. Она была замужем за братом Алексея Петровича.
– Да, да… – закивал головой Понятовский, – он сейчас посол в Париже, – голос его звучал столь участливо, а печаль была так искренна, что Белов простил ему спесь и праздное любопытство.
– Канцлер Гаврила Иванович был троюродный брат Петра Великого, – продолжал Александр. – Государь ему этот остров и подарил. А лет десять назад Бестужев купил Каменный у кузена моей жены и оформил имение на свою супругу.
– Тогда она сказочно богата!
– Не в этом дело. Просто русские хитры и дальновидны. Вдруг политическая ситуация изменится, и канцлер попадет в опалу с конфискацией имущества…
– Это он десять лет назад предвидел подобное? – потрясенно переспросил Понятовский, и Белов прикусил язык – что это он разболтался? Совсем не обязательно сообщать подобные подробности этому милому молодому человеку.
Однако Понятовский был другого мнения, он был в восторге от Сашиной родни и его непринужденного поведения.
Позвали к столу. Белов так и не понял, случайно ли его место оказалось рядом с Понятовским или Бестужев успел об этом позаботиться.
Чуть ли не с самых первых тостов Белов очутился в центре внимания. Да будет благословенная Виктория! За несокрушимость русского воинства! Виват Их Величеству! Виват Их Высочествам! Смельчакам и победителям славным – виват, виват, виват! С Беловым чокались, его поздравляли, какие-то девицы осыпали его мелкими и чрезвычайно колючими розами, а гости с дальнего стола, где сидела молодежь, кавалеры да фрейлины, все пытались после первого тоста вытащить его из-за стола, чтобы подбросить в воздух: качать, господа, качать. Белов не дался, но когда над аллеями парка взвился
