дурно становится.
Нажим, с которым мать произнесла «на карманные деньги, что ты давал им», ранил отца особенно глубоко. Должно быть, он весь сжался, точно червь, в которого тычут чем-нибудь острым.
– И долго они этим занимались? – спросил он. Мать, видно, опасаясь обвинений в свой адрес, медлила, и тогда отец прикрикнул: – Я что, с глухонемой разговариваю?
– Три недели, – сокрушенно проговорила мать.
– Боже милостивый! Адаку. Три недели. У тебя под носом?
Само собой, то была ложь: это мы сказали матери, будто рыбачили всего три недели – в надежде смягчить свою вину. Однако даже такой неточной информации оказалось достаточно, чтобы распалить отцовский гнев.
– Икенна! – взревел отец. – Ике-нна!
Когда мать только начала свой доклад, Икенна сел на пол, но сейчас мигом вскочил на ноги. Он рванул было к двери, но тут же замер, отступил и схватился за зад. Он предусмотрительно надел две пары шортов, надеясь так смягчить боль от того, что должно было обрушиться на его ягодицы, хоть и знал, что сечь нас, скорей всего, будут по голой попе.
– Сэр! – вскинув голову, громко ответил мой брат.
– Ну-ка выходи, живо!
Икенна, лицо которого, точно бубоны, покрывали веснушки, снова подошел к двери. И снова замер, будто перед ним возникла невидимая преграда, и наконец выбежал.
– Считаю до трех! – прокричал отец. – Чтобы все сюда вышли. Живо!
Мы зайцами вылетели из комнаты и сгрудились за Икенной.
– Думаю, вы все слышали, что рассказала мне ваша мать, – произнес отец. На лбу у него взбухли вены. – Это правда?
– Все правда, сэр, – ответил Икенна.
– Значит… все правда, – повторил отец, на мгновение задержав взгляд на его опущенном лице.
Не дожидаясь ответа, он в гневе отправился к себе. Мой взгляд упал на Дэвида: самый младший из нас сидел в одном из кресел и, сжимая в руках пачку печенья, ожидал нашей экзекуции. Отец вернулся с двумя плетьми. Одна была переброшена через плечо, вторую он сжимал в руке. Затем он выдвинул маленький обеденный столик на середину комнаты. Мать, которая только что убрала со стола и протерла его тряпкой, потуже затянула на поясе враппу и приготовилась ждать момента, когда ей покажется, что отец зашел слишком далеко.
– Каждый из вас ляжет на стол плашмя, – сказал отец. – Все вы получите Воздаяние, голыми, какими пришли на эту грешную землю. Я тружусь в поте лица, чтобы вы могли учиться в школе и получить западное образование, как цивилизованные люди, а вы решили стать рыбаками. Ры-ба-ка-ми! – Он многократно, словно какое проклятие, прокричал последнее слово. И когда оно прозвучало в энный раз, наконец велел Икенне растянуться на столе.
Порол отец жестоко. Да еще заставил считать удары. Икенна и Боджа, распластанные на столе, получили двадцать и пятнадцать соответственно. Нам с Обембе пришлось считать до восьми. Мать вмешалось было, однако отец строго предупредил, что он и ей всыплет, если она будет лезть. В таком гневе
