на землю – туда, где давно уже томились мы с Обембе.
Когда метаморфоза Икенны еще только началась, мы все верили, что рука, стиснувшая его сердце, скоро разожмется, но дни сменяли друг друга, а Икенна все отдалялся от нас. Через неделю или около того он, горячо поспорив с Боджей, побил его. Мы с Обембе сидели у себя, когда это произошло, – старались не оставаться в гостиной вместе с Икенной, зато Боджа часто там задерживался. Должно быть, его назойливость и разозлила Икенну. Я слышал только звуки ударов да крики: братья спорили и ругались друг на друга.
Все случилось в субботу, и мать – которая по субботам больше не работала – дремала у себя в спальне. Но когда поднялся шум, она выбежала в гостиную – завернутая во враппу от груди до пояса, потому что кормила расплакавшуюся Нкем. Сперва она пыталась докричаться до Икенны и Боджи: «Хватит драться!» – но те не слышали ее. Тогда она встряла между ними и разняла, однако Боджа все равно не отпустил футболку Икенны. Тот попытался высвободиться и так яростно дернул Боджу за руку, что нечаянно сорвал с матери враппу.
– Ewooh! – вскричала мать, оставшись в трусах. – Вы что, проклятья на свои головы ищете? Смотрите, что натворили: совсем раздели меня. Вы хоть знаете, что это значит – увидеть меня голой? Вы хоть знаете, что это святотатство – alu? – Она снова завернулась в платок. – Я все, все до последней мелочи, расскажу о вас Эме, даже не сомневайтесь.
Она защелкала пальцами перед их лицами. К тому времени они, тяжело дыша, разошлись.
– А теперь скажи мне, Икенна, что тебе сделал Боджа? Из-за чего вышла драка?
Икенна сбросил футболку и зашипел на мать. Это было немыслимо: шипеть на старшего в культуре игбо означает самым непростительным образом выказать непокорство.
– Что, Икенна?
– Да, мама, – ответил он.
– Ты шипел на меня? – спросила мать, сперва по-английски, а потом, сложив руки на груди, повторила на игбо: – Obu mu ka ighi na’a ma lu osu?
Икенна промолчал. Он отошел к креслу, на котором сидел до драки, и, подобрав футболку, направился к себе в комнату. Он так сильно хлопнул дверью, что на окнах задребезжали жалюзи. Мать, пораженная столь наглой выходкой – сын посмел отвернуться от нее и уйти во время беседы, стояла, раскрыв рот. Она гневно смотрела на дверь его комнаты. Она уже хотела ворваться к нему и научить уму-разуму, но тут заметила, что у Боджи разбита губа. Он прижимал к окровавленному рту покрытую малиновыми пятнами футболку.
– Это он тебя так? – спросила мать.
Боджа кивнул. Глаза у него покраснели; он давился слезами, но не плакал, потому что это значило бы, что он проиграл. Мы с братьями после драк плакали редко, даже если нам отвешивали серьезных тумаков и попадали в самые уязвимые места. Мы сдерживали слезы и, только оставшись наедине с собой, давали чувствам волю.
– Отвечай! – прикрикнула мать. – Оглох?
– Да, мама, это он.
– Onyе — кто? Ике-нна?
Уперев взгляд в окровавленную футболку, Боджа снова кивнул. Мать подошла к нему и коснулась
