пребывания с нами, брат Евстафий, – возразил ему аббат, – но не младшему по годам, мне думается, по жизненному опыту, и притом еще помощнику приора нашего монастыря.
– Меня удивляет, – продолжал Евстафий, – что настоятель этого высокочтимого дома Господня может вопрошать кого бы то ни было, имеет ли он право отчуждать собственность нашей святой и божественной покровительницы церкви или уступать бессовестному барону (да еще, может быть, еретику) права и преимущества, принесенные в дар церкви его благочестивым предком. И папы, и священные соборы решительно запрещают это: во имя спасения живых и упокоения душ умерших следует воспрепятствовать этому – да не будет сего никогда. Мы принуждены будем, может быть, уступить силе, если он посмеет прибегнуть к ней, но никогда мы не пойдем добровольно на то, чтобы достояние церкви было бессовестным образом разграблено, подобно тому как этот барон грабит стада быков у англичан. Приободритесь, преподобный отец, и не сомневайтесь в том, что правое дело восторжествует. Извлеките свой духовный меч и направьте его против нечестивца, посягающего на наши священные права. Извлеките свой светский меч, если потребуется, и вселите отвагу и усердие в души преданных вассалов.
Аббат тяжело вздохнул:
– Все это легко говорить, когда не самому делать. Однако…
Но тут поспешно вошел Беннет.
– Мул, на котором нынче утром отбыл ризничий, – доложил он, – прибежал обратно в монастырскую конюшню, весь мокрый, и седло болтается у него под брюхом.
– Матерь Пресвятая Богородица! – воскликнул аббат. – Наш бедный брат, наверно, погиб!
– Быть не может, – живо откликнулся Евстафий. – Велите ударить в набат – пусть все братья раздобудут себе факелы, поднимите на ноги деревню, бегите все к реке, я сам побегу первый.
А аббат остался стоять, разинув рот от удивления, вдруг увидав, что им совершенно пренебрегают, и все то, что он должен был приказать, исполняется помимо него распоряжением младшего инока обители. Но прежде чем приказания отца Евстафия (которых никто не мыслил оспаривать) были приведены в исполнение, они оказались бесполезными, так как внезапно перед ними предстал сам ризничий, из-за которого поднялся весь переполох.
Глава VII
Стереть в мозгу начертанную смуту… Очистить грудь от пагубного груза, Давящего на сердце.
Дрожа не то от холода, не то от страха, несчастный, насквозь промокший ризничий стоял перед настоятелем, опираясь на дружескую руку мельника, и едва мог выговорить слово.
После нескольких неудачных попыток он все же произнес довольно отчетливо:
– «Плывем мы весело, блещет луна…»
– Как «плывем мы весело»! – воскликнул в негодовании аббат. – Веселую же ночку ты выбрал для плавания, и достойно приветствуешь ты своего настоятеля!
– Брат
