явственно послышались удары и крики Мордонта. Охваченные неподдельной тревогой, брат с сестрой в страхе переглянулись.
– Ну, если они только услышали про серебро, – сказала Бэйби, и от страха нос ее из красного сделался синим, – считай, что мы с тобой погибшие люди!
– А ты чего болтаешь? – перебил ее Триптолемус– Теперь как раз и надо придержать язык. Ступай к слуховому окошку и посмотри, сколько их там, а я тем временем заряжу свой испанский мушкет… Да иди осторожно, словно по свежеснесенным яйцам.
Бэйби прокралась к окну и доложила, что видит «только одного молодчика; он стучит и кричит словно сумасшедший, а сколько их там еще, в засаде, так она того сказать не может».
– В засаде? Глупости, – заявил Триптолемус и дрожащей рукой отложил в сторону шомпол, которым пытался зарядить ружье. – Ручаюсь, что никого там больше и не видно и не слышно! Это всего лишь какой-нибудь бедный парень, захваченный по дороге бурей, который ищет приюта под нашим кровом и не прочь чем-нибудь подкрепить свои силы. Открой дверь, Бэйби, надо поступить по-христиански.
– А лезть в окно – это по-христиански? – спросила Бэйби и испустила жалобный вопль, в то время как Мордонт, выставив одну из рам, спрыгнул в кухню; вода лила с него, как с речного бога.
Перепуганный Триптолемус прицелился в юношу из мушкета, который так и не успел зарядить, но в это мгновение незваный гость закричал:
– Стойте, стойте! Какого дьявола держите вы дверь на запоре в такую погоду и целитесь в голову честному человеку, словно это тюлень?
– А ты кто такой, приятель, и что тебе здесь нужно? – спросил Триптолемус, стукнув прикладом об пол.
– Что мне нужно? – повторил Мордонт– Да все! Мне нужно поесть, попить, обсушиться, получить постель на ночь и пони завтра утром, чтобы доехать до Ярлсхофа.
– Ну вот, а ты еще говорил, – попрекнула Бэйби своего братца, – что здесь нет ни разбойников катеранов[77], ни тунеядцев. Да слышал ли ты когда-либо, чтобы какой-нибудь бродяга без штанов, из тех, что вроде у нас там были, заявлял о том, что ему надо, так открыто и так дерзко! Ну проваливай, проваливай, приятель, кончай музыку, да и ступай откуда пришел. Это дом управляющего его светлости губернатора, а не постоялый двор для бродяг и попрошаек.
В ответ на столь наивное требование убраться Мордонт расхохотался миссис Бэйби прямо в лицо.
– Как! – воскликнул он. – Покинуть возведенные человеческой рукой стены в такое страшное ненастье? Да что я, по-вашему, олуша или баклан, что вы хлопаете в ладоши и визжите как сумасшедшая, чтобы выгнать меня на двор в такую бурю?
– Так вы что же, молодой человек, – сказал Триптолемус, – намереваетесь, значит, остаться в нашем доме volens nolens[78], иначе говоря – независимо от того, хотим мы этого или нет?
– Хотите ли вы! – воскликнул Мордонт– Да какое право имеете вы хотеть или не хотеть? Разве вы не слышите, как гремит гром? Разве вы не слышите,
Катераны – так называли в Шотландии тех горцев, которые угоняли скот у равнинных жителей.
Волей-неволей
