молчания. – Я пошлю Николая уплатить по вашему счету и забрать вещи из гостиницы. Вы пошлите записку хозяину, и, пожалуй, будет лучше, если дадите список своих вещей, чтобы быть уверенным, что все получили.
Я написал записку, и Николай отправился за моей лошадью и сумкой со скудным моим имуществом.
Мартин полагал, что Рибо будет в Гавре в гостинице «Великий моряк» в следующую ночь и отплывет утром. Поэтому было бы хорошо успеть в эту ночь сделать лье двадцать из тридцати пяти до Гавра. Это дало бы нам возможность поспать в течение дня.
Приход Николая с моими вещами прервал рассуждения Мартина. Николай, по-видимому, был полон новостей. Он рассказал, как отыскал хозяина и уплатил ему по счету; потом он вместе с хозяином зашел в мою комнату, где мои вещи оказались в большом беспорядке. Как уверял Николай, хозяин был этим очень смущен. Они складывали мои вещи, и хозяин все время горевал о случившемся, боясь, что это может повредить доброму имени его гостиницы.
– Горничная, – продолжал рассказывать Николай, – вспомнила, что какой-то толстый человек в черной одежде с одним глазом (второй был закрыт черной повязкой) громко стучал рано утром в дверь молодого месье, причем, по ее мнению, он навряд ли мог быть его другом.
– Дьявол! – вырвалось у меня. – Мое терпение начинает истощаться. Что за наглая и таинственная личность – этот жирный субъект!
Я рассказал Maртину о моих встречах с этим человеком, но он ничего о нем не знал и был так же заинтригован, как и я.
– Во всяком случае, – заметил он, – эту загадку мы не можем разрешить сейчас, так как сегодня же ночью оставляем Париж.
Между тем Николай продолжал докладывать своим ровным, монотонным голосом, что вещи мои все в целости, что лошадь он привел окольными путями и поставил в конюшню вместе с лошадью своего господина, что какие-то два человека спрашивали о месье де Брео и, узнав, что его нет в гостинице, пошли по улице Бюсси, причем один из них заметил другому, что птичка улетела и бесполезно ее искать.
Я слушал его рассеянно, мысли мои были заняты тем странным и непонятным для меня интересом, который проявлял толстый незнакомец по отношению ко мне.
«Какие у него были мотивы, – думал я, – что значила его презрительная ирония?»
И я решил при первой же возможности добиться от него объяснений.
Мартин Белькастсль ввиду предстоящего долгого отсутствия был занят большую часть дня приведением в порядок своих дел. Он написал два письма, что удалось ему, по-видимому, с большим трудом, так как его мускулистые руки были приспособлены больше для шпаги, чем для пера.
После легкого обеда, приготовленного Николаем, я поставил свой стул к узкому, высокому окну и стал наблюдать уличную жизнь: мальчики мясных, бакалейных лавочек с улицы де Ломбард, грумы, лакеи и много другого народу сновало туда и обратно, все куда-то торопились, все были заняты своими делами.
Однако это мне скоро надоело, и, откинувшись на спинку стула, я стал созерцать тонкую
