осень 1503
Я пишу бабушке о том, что мой муж погряз в грехе. Я провожу долгие часы коленопреклоненной в своей часовне, размышляя о том, что мне делать дальше и что именно ей сказать, чтобы она пришла в такую же ярость, которая сейчас переполняет меня. Мне приходится быть очень осторожной в выборе слов, чтобы не проговориться о его грехе отцеубийства.
Бунт против короны – весьма щепетильная тема для Тюдоров, потому что мы заняли трон, принадлежавший Плантагенетам, которые были помазаны на правление, и вся Англия присягала им на верность. Я больше чем уверена, что бабушка участвовала в интригах против короля Ричарда уже после того, как принесла ему нерушимую клятву верности. Она же была лучшей подругой его жены и даже несла шлейф ее платья во время ее коронации. Поэтому я не говорю ни слова о предательстве мужа против собственного отца, уделяя все внимание лишь тому, что Яков погряз в грехе, и своему изумлению и переживаниям от встречи с его бастардами.
Я не знаю, как относиться к тому, что старшего мальчика, десятилетнего Александра, за обеденным столом сажают рядом с отцом, а за ним по порядку возраста сидят все остальные дети, включая младенца на руках у няньки, и малышка держит в ручках собственную серебряную ложку, украшенную чертополохом, символом королевской семьи Шотландии! Яков ведет себя так, словно ожидает моего восторга от того, что мы сидим за одним столом и вообще являем собой одну большую семью.
Я пишу о том, что такая жизнь является греховной и глубоко оскорбляет меня как королеву. Если бы мой отец знал об этом до заключения этого брака, то специально распорядился бы о том, чтобы эти дети проживали где угодно, только не в моем замке. Они вообще должны держаться подальше от земель, которые были преподнесены мне в качестве свадебного дара. Неужели король считает, что я должна принимать их и заботиться о них? Да их вообще не должно быть! Только я не знаю, что мне сделать, чтобы отослать их отсюда.
Во всяком случае, мне удается не пускать их в свои комнаты. Их детская и комнаты, где их обучают, располагаются в одной башне, а философ – можно подумать, мне было мало его одного в собственном замке, – в другой. В моем распоряжении остаются королевские комнаты, смежные друг с другом, приемная, внутренние покои и спальня, и красивее их я ничего раньше не видела. Я даю четкие указания своим дамам и придворным короля, что в мои покои могут входить только мои фрейлины и никаких «чад» никаких возрастов и пола там быть не должно, даже мимоходом, ибо я не жажду их компании.
Я должна узнать о положении вещей как можно больше и должна решить, что делать дальше. В ожидании ответа от бабушки я советуюсь с одной из своих фрейлин, Екатериной Хантли. Она из клана Гордон и приходится родственницей моему мужу, и четыре года жила в Англии при нашем дворе. Она говорит на гаэльском, как и вся ее родня, и хорошо знает всех людей. Скорее всего, она даже знает матерей этих детей и они тоже приходятся ей родней. Это не аристократия, а племя, и эти дети – маленькие дикари.
Я дожидаюсь, пока начнут играть музыканты и фрейлины
