мы с Екатериной соперничаем во всем: моя помолвка совпадает с ее вдовством, смерть моего отца означала для нее скорое заключение брака и собственную коронацию. И теперь меня мучает страх, что рождение наследника рода Тюдоров на корону Англии повлечет за собой смерть нынешнего наследника Шотландии.
Яков не смеется над моими страхами, напротив, посылает за лучшими лекарями, веля им прибыть в Эдинбургский дворец, где мы сейчас живем, и сам отправляется в детскую, где все ходят на цыпочках вокруг кормилицы. Она держит на руках моего сына, на котором надета лишь тоненькая льняная рубашка, которую вскоре тоже снимают, потому что у него с каждым часом все сильнее поднимается жар.
Он такой крохотный, ему всего лишь девять месяцев от роду. Кажется, что в таком маленьком тельце не хватит сил, чтобы побороть лихорадку, из-за которой его кожа стала такой горячей и ввалились глаза. Суетящиеся вокруг няньки смачивают его простыни в холодной воде, закрывают ставнями окна, чтобы в них не попадали жаркие солнечные лучи, но их усилия не помогают. Ему ставят банки, пускают кровь из крохотной розовой пяточки, промывают желудок, пока его не начинает рвать и он не заходится в крике от боли, ничто не может принести ему облегчения. И пока я стою на коленях подле старшей няньки, которая промокает его покрытую потом кожу прохладным полотенцем, он просто закрывает глаза и перестает плакать. Он отворачивает головку, словно бы намереваясь поспать, и замирает. А потом звучит скованный ужасом голос няньки:
– Он умер.
«Дорогая сестра,
Я так несчастна, меня уничтожила эта утрата. Я больше не могу писать. В этот страшный час помолись о его душе и обо мне, твоей сестре. Я виновата перед тобой в гордыне и зависти, но не может же быть так, чтобы небеса так страшно решили научить меня смирению? Прости меня за мои прегрешения, за то, что я сказала или сделала по отношению к тебе плохого или обидного. Прости мои недобрые и неподобающие сестре мысли, которые я даже не высказала.
Передавай Марии мои лучшие пожелания. Мне так не хватает вас обеих. Теперь я сокрушена и разрушена. Я никогда не знала такой острой боли.
Дворец Холирудхаус,
Эдинбуг, весна 1511
В январе Екатерина отправляется в уединение, и к нам приходит пергамент, украшенный розами Тюдоров и испанскими гранатами, с торжественным объявлением новости. Буквы на пергаменте украшены золотыми листьями: их явно рисовали в течение нескольких недель, а монахи вырисовывали геральдические узоры в течение нескольких месяцев. Они явно были уверены в том, что весть, которая ляжет на этот пергамент, будет благой, иначе они бы не взяли на себя дерзновение таких приготовлений.
Мне приносят письмо во время моего послеполуденного отдыха. Я обнаруживаю, что не могу остановить поток слез. Я отслеживаю строки кончиком пальца, и радость описываемого события проходит мимо меня. Я даже не понимаю, как смеют они мне его отправлять.
Однако
