дать мне жизнь! Иов тоже оплакивал день своего рождения, но Иов не роптал!.. И я, всесильный Боже, сомкну свои уста и покорюсь безропотно Твоей священной воле! Мне думалось сначала, что Ты открыл для меня источник покоя и счастья, который не иссякнет до конца моей жизни; но он превратился в источник жгучих слез. Да будет на все Твоя святая воля!
За этим восклицанием графа последовал резкий крик или, вернее, свист; лорд Перси вскочил с места и обвел взглядом комнату; он не увидел никого, кроме Гарри, шедшего от дверей своей обычной неверной походкой.
– Это ты свистнул, Гарри? – спросил поспешно Перси.
Слуга взглянул на графа.
– Нет, – сказал он спокойно.
– Это довольно странно. Но ведь ты слышал свист?
– Я ничего не слышал.
Граф подошел к окну с разноцветными стеклами и открыл его: он увидел во мраке только лучистый след и услышал в глубокой тишине всплеск – как будто очень грузное тело упало в спокойную реку.
– Я, признаюсь, не думал, что наши рыбаки занимаются ловлей в такую позднюю пору, – проговорил лорд Перси, всматриваясь в темноту ночи.
Но он не увидел ничего необычного: над сияющим пространством царило, как и прежде, полнейшее безмолвие, лес утопал во мраке, спокойная река отражала небесный свод, усеянный блестящими звездами; только где-то вдали слышался мерный стук колес водяной мельницы.
Граф открыл окно.
– Я, однако же, слышал довольно резкий свист, – с уверенностью сказал он, подходя к старику, который приютился между тем у камина. – Не желаешь ли, Гарри, выпить это вино?
И лорд Перси подал ему чашу, взглянув сострадательно на обнаженный череп и на сгорбленный стан своего старого и верного слуги.
Гарри схватил ее дрожащими руками, но, когда он увидел при ярком свете пламени крылатого дракона и сверкающий герб, он тотчас возвратил ее своему господину.
– Милорд, ведь эта чаша принадлежала вашему достойному отцу, – проговорил старик. – Избави меня Боже прикасаться к ней иначе, как с чувством уважения. Ваша мать принесла ее в дар своему супругу в день вашего рождения; он подарил ей дорогое ожерелье; меня тоже призвали, и ваш отец в порыве невыразимой радости взял вас из колыбели и сказал мне приветливо: «Бог дал мне сына, Гарри, я хочу, чтобы и ты полюбовался им, дорогим моим первенцем!» Он схватил эту самую драгоценную чашу и, налив в нее превосходное вино, осушил ее залпом. Дом наполнился радостным и шумным ликованием, каждый хотел взглянуть на вас, полюбоваться вами. Как теперь вижу: вы лежите в прекрасной колыбели, а кормилица ваша, покойная моя жена, обезумев от радости, повторяет без устали: «Это наследник славы Нортумберлендских графов!»
– На земле есть народы, которые оплакивают рождение человека и предаются радости в минуту его смерти… Эти люди умнее, чем мы думаем, Гарри, – произнес Генри Перси.
– Зачем вы постоянно говорите о смерти? –
