тонким пальчикам не хватало силы и ловкости, но Лаэль упорно повторял упражнения, и спустя пять лет неумелая игра превратилась в музыку. Теперь птицы замолкали, слушая песню струн.
Чудо-ребёнка приглашали в богатые дома и платили ему за концерты. Матери стало легче.
Как-то утром Лаэль кормил во дворе цыплят и увидел, как через калитку зашёл мужчина в потрёпанной солдатской форме. Гусь раскинул крылья в стороны, нагнул голову и зашипел на незнакомца. Тот выхватил нож и одним ударом перерезал горло птице.
– Что вы делаете? – воскликнул мальчик. – Я бы отозвал его!
– Никому не позволено шипеть на меня, – грозно сказал мужчина.
Лаэлю стало не по себе, показалось, что слова обращены к нему.
– Ганн! – послышался за спиной мамин голос. – Любимый! Ты вернулся!
Мальчик с удивлением смотрел, как мать подбежала к незнакомцу и обняла его. Тот притянул женщину к себе и нежно провел покалеченной рукой по её волосам.
– Какое счастье! Пришёл целый и невредимый, – шептала Лидия.
– Не совсем целый, – Ганн показал кисть левой руки. – Двух пальцев нет.
– Как же ты на скрипке играть будешь?
– Не до музыки мне теперь. Не бойся, Лидия, много чего умею. Проживём! Никому не дам тебя в обиду.
– Маму никто не обижает. Я и сам могу заступиться, – возразил было Лаэль, но, увидев суровый взгляд отца, замолчал. Ему вспомнились слова: «Никому не позволено шипеть на меня».
Жизнь в доме изменилась. Ганн, истосковавшись по мирному труду, хватался за всё. Он чинил то крышу, то забор, то телегу. Делал работу по хозяйству, нанимался к соседям и в другие деревни. Лаэль помогал. У мальчика почти не оставалось времени на музыку, а когда в конце дня он брал в руки инструмент, отец заставлял учить ноты, играть упражнения, этюды.
– Твои вариации никому не интересны! – возмущался Ганн, когда сынишка от скуки начинал украшать книжные мелодии. – Играй, что написано.
Частенько в ход шла палка, которой отец бил по спине или по локтю, если ему казалось, что Лаэль не соблюдает ритм или меняет темп.
– Будешь сочинять, отберу скрипку, – хмурился солдат.
Мальчик боялся лишиться скрипки, но не сочинять не мог. Юный композитор отводил душу, когда отец с матерью уезжали на ярмарку за покупками. Тогда весь дом наполнялся звуками, радостными и печальными, быстрыми, как ручеёк, и тягучими, как зимняя ночь. Каждый раз на улице собиралась толпа, но это даже хорошо, любители мелодий Лаэля успевали сообщить ему о том, что родители возвращаются, и расходились, завидев их телегу.
– Что это у наших дверей народ толкался? – спрашивала мама, заходя в дом.
Мальчик не отвечал. Отец догадывался, в чём причина, но тоже молчал, сердито вращая глазами.
Лаэль видел: мама изменилась после возвращения отца. Женщина часто напевала, почти всегда улыбалась и радовалась каждому дню. Сам парнишка то и дело вспоминал прежнюю жизнь вдвоём: каждый вечер уставшая за день
