иди ложись. Я подожду, когда ты уснешь, потом уйду.
Ника послушно встала со стула, ушла в комнату. Бухнулась на диван, водрузила на голову подушку. Томка заглянула в комнату, сказала что-то. Не слышно уже было. И слышать не хотелось. Вообще ничего не хотелось… Ника проваливалась в темную дурную дремоту, и ей казалось, что из нее она уже никогда не выкарабкается обратно. А может, наоборот, она летела вверх так, что дух от страха захватывало? Страшная карусель, вот-вот разгонится и выбросит на повороте… И пусть… И хорошо, что выбросит…
Когда проснулась, за окном было, судя по всему, позднее утро. Ника подумала, что наверняка на работу проспала. Надо было вставать и начинать жить новой жизнью. То есть нужно было начинать новую жизнь в той самой яме, куда ее накануне выбросила страшная карусель. Жить без Антона. Без любви. Без надежд на счастье. Хотя почему без любви? Любовь-то как раз никуда не делась. Это ей еще предстоит – отрезать себя от любви. Ампутировать, как давеча сказала Томка. Потом ждать какое-то время, пока рана не заживет… А может, она никогда не заживет. Есть такие раны, которые никогда не заживают, как трофические язвы, и человек живет с ними, но на самом деле вовсе не живет, а мучается, и скрывает от людей свою болезнь, как умеет. Значит, она тоже будет жить и мучиться. И скрывать. И надеяться, что все-таки заживет когда-нибудь.
Потянулись долгие дни, похожие один на другой, как близнецы-доходяги. Утром на работу, вечером в институт. Позднее возвращение домой, чай с бутербродом, тусклая лампочка на кухне в пластиковом абажуре. Однажды мелькнула мысль – лампочку бы сменить, чтобы светила ярче… Мелькнула эта мысль и погасла за ненадобностью. И правда, зачем?
Потом Ника взяла академический отпуск, сдала летнюю сессию. На удивление хорошо сдала, на автопилоте, наверное. Или подсознание вело расклеенные мозги в нужную сторону. Даже четверкой по сопромату зачетку украсила, сама удивилась! И снова мелькнула мысль: пойти, что ли, с ребятами из группы в кафе, отметить?.. Зовут ведь… Но тоже – мысль мелькнула и погасла за ненадобностью: зачем?..
Постепенно Ника привыкла к своему новому состоянию. Освоилась. Рана болеть не перестала, но покрылась тонкой корочкой, за которой надо было следить, чтобы не повредилась. Нужно было учиться идти по жизни осторожно, без лишних душевных телодвижений. День прошел, и ладно. Следующий придет. Такой же. А корочка пусть подсыхает, время придет – и совсем отвалится, обнажив под собой багровый рубец. Да, рубец некрасивый, но жить можно… Зато не кровоточит и не болит по ночам…
Часто забегала Томка, звала куда-нибудь. У Томки целевая задача тоже как-то не шла к логическому завершению, терпела досадный сбой. Сынок важного функционера в самый ответственный момент вильнул скользким рыбьим хвостом, ушел из рук. Но Томка не отчаивалась, изо всех сил чистила перышки и присматривала следующего претендента. Обещали ей место секретарши в каком-то важном ведомстве, у большого начальника. Такого большого, что Томка говорила о нем с придыханием:
– У него, рассказывают, квартира
