почти дружелюбно. – Жизнь у тебя одна, и какой она будет здесь, – он обвел рукой замкнутое пространство камеры, – зависит от меня: хорошей, плохой или совсем никакой.
– Не будет жизни то есть, – разъяснил заплывший.
– Цыц! – Князь смотрел Туманову в глаза, словно гипнотизируя его, подменяя мысли своими, лишая воли к сопротивлению. – Кончай отпираться, Вадим Петрович. Вызовут на допрос, подмахни протокольчик и живи себе дальше. На зоне будет легче, чем здесь. Там небо видать и дышится легко. Десяточка пролетит, даже оглянуться не успеешь. Читать любишь?
– Что? – растерялся Туманов.
– Любишь, – ответил за него Князь, доброжелательно кивая головой. – Такие, как ты, вечно в книжках роются. Так я черкну маляву, кому надо, тебя библиотекарем поставят. Хочешь?
– Насколько я понимаю, на зону попадают осу́жденные. – Туманов машинально в последнем слове сделал ударение на «у», как это делают сотрудники правоохранительных органов. – А я не виноват.
– Нам пох, – грубо перебил его Барбарис, нога которого дергалась все быстрее. – Сделаешь, что тебе сказано, и дыши дальше. Не то кислород перекрою, гнида.
Он неожиданно вскочил и схватил Туманова пальцами за горло, больно сдавив кадык. Дышать сразу стало нечем, в глазах потемнело. Туманов слабо махнул рукой, стремясь освободиться, но уголовник уже сидел на прежнем месте, опять забросив ногу на ногу.
– Желаешь продолжения? – поинтересовался Князь, почесывая татуированное плечо. – Или договорились?
– Я не виноват, – просипел Туманов, изо всех сил стараясь держаться с достоинством или хотя бы просто прямо.
– Не винова-атая я-а-а! – гнусаво пропел Шаман с верхней шконки.
Воры засмеялись. Но в их смехе не было веселья. Только издевка и нескрываемая угроза.
В камере зажегся свет, дверь загремела от ударов снаружи, зычный голос объявил подъем и предупредил, что через полчаса начнется проверка.
– Ладно, ступай, – махнул рукой Князь. – Я сказал, ты услышал. Потом не обижайся.
Аккуратно переставляя ноги, которые вдруг отказались повиноваться, как после изрядной доли спиртного, Туманов вернулся на место и принялся заправлять постель. Вокруг него отхаркивались, сморкались, переговаривались, шаркали, выпускали газы, спорили, шутили, рассказывали бессмысленные сны, толкались, двигались, разминались, что-то грызли, чем-то запивали… Он не видел и не слышал ничего. Словно в вакууме оказался. Беда, приключившаяся с ним, дала знать о себе с новой силой и неожиданной остротой. Как будто закончилось действие наркоза, и рана откликнулась на это усилившейся болью. То, что она была душевной, нисколько не облегчало страданий несчастного Туманова. Скорее даже наоборот.
Глава 2
Все рано или поздно приходят к выводу, что этот мир устроен несправедливо. Никто, нигде и никогда не может получить гарантий того, что его налаженная жизнь однажды не полетит под откос, а сам он не останется на пепелище, потеряв
