прошение о милостивом разрешении аудиенции, адресуя его на имя его императорского высочества великого князя всероссийского и герцога голштинского, а затем отправил это послание с одним из своих лакеев в Зимний дворец.
– А теперь, – сказал Евреинов, когда его совет был исполнен, – вам еще остается изобразить из себя путешественника, который ищет лишь развлечений и удовольствий; не забывайте, что за вами зорко наблюдают, и я сам, если меня будут расспрашивать о вас – а это случится без сомнения, – должен дать отчет о всех ваших действиях и словах. Быть может, вы могли бы в сопровождении одного из моих гидов для иностранцев посетить рождественский базар или познакомиться с достопримечательностями города, или, – сказал он, как бы озаренный внезапной счастливой мыслью, – еще лучше: в одном из залов моего ресторана любит собираться труппа актеров ее императорского величества, находящаяся под управлением господина Волкова. Правда, трагики и комики все русские и с ними вы едва ли могли бы разговаривать, но при балете и опере есть француженки и немки, и, поверьте мне, чем усерднее вы будете ухаживать за ними, тем менее на вас падет подозрение, что вы причастны к какой бы то ни было политической интриге. Пойдемте со мной вниз; артисты только что пообедали, и вы легко завяжете знакомство с ними.
Молодой барон не сопротивлялся; немного покрасневший и слегка взволнованный, он последовал за хозяином гостиницы.
Во время своей жизни в замке Нейкирхен Фрицу мало приходилось вращаться в обществе, если не считать тех чопорных обедов и ужинов, которые его отец давал соседним помещикам. Даже и во время его поездки ему всегда приходилось бывать только в высших кругах. Мысль очутиться вдруг в веселой, непринужденной компании актеров казалась ему почти страшной, но все-таки при предложении Евреинова он снова почувствовал, что все его существо охватила жгучая жажда новизны; ему казалось, что сказочный мир готов раскрыться пред ним.
Пройдя со своим гостем широкий, довольно длинный коридор, Евреинов открыл одну из последних дверей и ввел фон Бломштедта в большое помещение, ярко освещенное громадной люстрой с бесчисленным количеством свечей. Под этой люстрой стоял элегантно сервированный стол, на котором находились еще блюда с десертом и многочисленные хрустальные графины с остатками различных сортов красного и белого вина. У стен стояли широкие диваны, удобные кресла и маленькие столы, что позволяло обществу по окончании обеда собираться маленькими группами для дружеской беседы.
В этом зале было приблизительно от тридцати до сорока мужчин и дам, и все они в своих более или менее элегантных костюмах представляли собой тот оригинальный тип, который присущ всем артистам, и в особенности актерам, во всех странах мира. Отдельные лица еще сидели за столом; некоторые оживленно разговаривали и жестикулировали, другие в тихом раздумье, серьезно и торжественно, маленькими глотками допивали свой последний стакан вина. Остальные ходили взад и вперед, тихо разговаривая,
