вам не придется ровно ничего делать, кроме как расхаживать вместе с прочими по сцене; но я попрошу вас на всякий случай держаться подальше от рампы и прятаться за других. Ну, а теперь вперед, вперед! Садиться в сани!
Все направились к дверям, но тут показался Евреинов с корзинкой шампанского; сопровождавший его лакей хлопнул пробкой, и все наполнили бокалы.
– За здоровье нашей всемилостивейшей государыни императрицы! – крикнул хозяин.
Каждый из присутствовавших поспешно чокался с ним и бросался к двери, чтобы садиться в стоящие уже наготове сани.
Когда Бломштедт, сияя, подошел к Евреинову, держа под руку танцовщицу, хозяин в ужасе воскликнул:
– Как? И вы едете, государь мой?
– Да, – подтвердил Бломштедт, – я еду, я увижу двор скорее, чем думал: я буду участвовать в спектакле статистом! – и, не дожидаясь ответа, он повел прильнувшую к нему Мариетту к выходу.
– Мне не удержать его, – произнес Евреинов, задумчиво смотря вслед молодому человеку, – это сумасшествие. Мне было бы жаль, если бы это привело к катастрофе!.. Но больше нечего делать, я не могу выказывать столько участия к нему под столькими взглядами.
Он приказал лакеям убрать со стола в сразу опустевшем зале и вернулся в общий зал, чтобы приглядеть – как служат его гостям.
III
Труппа актеров снова в своем обычном радужном настроении подъехала сани за санями к одному из боковых подъездов Зимнего дворца; эта пестрая, весело болтающая компания производила удивительное впечатление при проходе через тихие, пустынные коридоры, мимо молчаливых часовых.
Фриц был во власти удивительного, охватившего все его существо возбуждения. Родные картины дюн, даже воспоминания о его Доре, которые до сих пор всецело наполняли его, подернулись теперь легкой дымкой забвения, настолько возбуждали в нем жажду жизни заманчивые губы и пламенные взгляды танцовщицы.
Он помог Мариетте выйти из саней, причем она так крепко оперлась на его руку, что он услышал биение ее сердца почти у самого своего сердца; затем он повел ее – она снова прильнула к нему вплотную – по коридору к театральным залам; все часовые беспрепятственно пропускали его, не сомневаясь в том, что он принадлежит к числу приглашенных государыней актеров. В зале, который находился сейчас позади сцены и из которого можно было пройти в уборную артистов, Мариетта выпустила руку своего кавалера и сказала:
– Теперь, мой друг, мы должны на несколько времени расстаться; я должна позаботиться о своем костюме, причем не могу уже воспользоваться вашими рыцарскими услугами, – весело прибавила она, – да и вы должны переодеться для роли. Это вы можете сделать вон там, в мужской уборной.
Быстро пожав ему еще раз руку, она поспешно бросилась в боковую дверь.
– Живо, живо, барон! – сказал Волков. – Идите сюда, я дам вам костюм русского крестьянина. Вы привяжете бороду, под ней вы сами себя не узнаете,
