Елизаветы Петровны.
Государыня, всю свою жизнь соблюдавшая обряды Церкви с суеверной строгостью, удвоила усердие к своим религиозным обязанностям, когда почувствовала, что старость и болезнь с каждым днем все более и более расшатывают ее организм, а смерть, эта могущественнейшая и неумолимейшая повелительница земного мира, подходит к ней все ближе и ближе. Стараясь шумными праздниками рассеять боязнь неизбежного конца жизни своей и своего господства, твердо держа робкою рукою скипетр власти, чтобы обмануть свет, а может быть, также и себя насчет ее предстоящей потери, она в то же время ревностно стремилась втайне приготовиться к будущей жизни, где ей предстояло отдать отчет в своих земных деяниях.
Ежедневно должен был ее духовник приезжать из Александро-Невской лавры в Зимний дворец. Здесь для него была приготовлена комната, в которой он оставался до той поры, пока государыня чувствовала потребность облегчить совесть исповедованием своих грехов и услышать от служителя Церкви ручательство в милостивом прощении небес. Жизнь Елизаветы Петровны беспрерывно протекала между показною пышностью царского блеска и сокрушительными подвигами молитвы и покаяния, и нередко случалось, что во время самых роскошных придворных празднеств или бесцеремонных ужинов, к которым она приглашала самых близких друзей, государыня внезапно удалялась к себе в покои и, стоя на коленях пред духовником, с раскаянием обвиняла себя в грехах, чтобы посредством покаянной молитвы, которую он ей прочитывал, удостоиться заступничества святых угодников и прощения от Бога.
Пока императрица после нервного припадка, постигшего ее в театре, крайне изнеможенная, потихоньку дыша, лежала в постели, возле которой находились только ее лейб-медик доктор Бургав и приближенная камеристка, отец Филарет сидел у себя в комнате в ожидании зова ее величества. Этот монах, избранный императрицей в духовники, пользовался за свое набожное рвение и силу красноречия доверием митрополита, уважением монастырской братии и большим почетом в народе. Он обладал могучей, атлетической фигурой, подвижностью и бодрой осанкою, по которым нельзя было догадаться, что ему уже под семьдесят лет, если бы ниспадавшие на плечи волосы и густая борода, почти по пояс, не говорили своей серебристой сединой о преклонном возрасте. Лицо отца Филарета, с крупными чертами, широким лбом и пухлыми губами, цвело румянцем здоровья и наряду с полным сознанием достоинства духовного сана выражало неистощимую веселость; его ясные глаза смотрели зорко и проницательно из-под густых бровей, так проницательно, точно он мог читать в сокровеннейших людских помыслах, и в них подчас вспыхивала как будто насмешливая ирония, когда монах, шагая по дворцовым коридорам, смотрел на почтительно кланявшихся ему придворных.
Колоссальный инок в черной рясе на широких плечах сидел в кресле у большого стола, стоявшего посреди комнаты. Темно-серые обои покрывали здесь стены; единственным украшением служило большое серебряное распятие, под ним возвышался аналой[30] с иконою святого Василия Блаженного и золотою чашей святой воды. На столе пред монахом стояли
Аналой – высокий наклонный столик в церкви для богослужебных книг или икон.
