первый раз я очутилась наедине с Итамаром, который, весь освещенный луною, стоял в нескольких шагах от меня, облокотившись на каменную скамью. Он похудел, прекрасное лицо омрачилось страданием и унылой печалью. Мною овладело горячее желание утешить его; я сделала несколько шагов к скамье и произнесла:
– Итамар, что с тобой?
При звуке моего голоса он вздрогнул, устремил на меня смущенный взор и упал к моим ногам.
– Солнце сияет слишком высоко, – пробормотал он. – Лучи его не могут дойти и прогнать туман, омрачающий душу бедного и нечистого, но тебя, светлая дочь фараона, да благословят и сохранят боги. Да осыплют они тебя всеми благами за слова сострадания, с которыми ты с высоты трона обращаешься к человеку более ничтожному, чем прах, попираемый твоей стопой.
Он на коленях приполз ко мне и, схватив край моей одежды, прижал его к своим губам.
– О царевна, охотно заплачу жизнью за то, что посмел дотронуться до тебя.
Трудно описать, что я почувствовала.
Тихий, дрожавший от сдерживаемой страсти голос опьянял меня; глаза, блестевшие опасением и возбуждением, очаровали меня.
Невольно я положила руку ему на голову, и пальцы погрузились в густые шелковистые кудри. При этом прикосновении я задрожала и, забывая осторожность и предрассудки, произнесла прерывавшимся от слез голосом:
– Ты страдаешь не один, Итамар, да послужит тебе это утешением. Я плачу, потому что происхождение твое – бездна между тобой и дочерью фараона.
При этих словах Итамар вскочил на ноги, схватив обе руки мои, склонился ко мне, жадно читая в моих глазах то, что я не в силах была скрывать. Он привлек меня в свои объятия, его пылающие уста слились с моими, шепча:
– Термутис…
Час спустя, возвращаясь в свои комнаты, я чувствовала себя оглушенной. Аснат, бледная и встревоженная, помогла мне лечь, но я не могла уснуть, опьянев от счастья, и в то же время ощущала себя угнетенной.
Что сказали бы Рамзес и жрецы, если бы узнали правду? Но я гнала эту мысль подальше от себя.
Прошло несколько недель. Под контролем верной Аснат я несколько раз виделась с Итамаром и трепетала от одной мысли, что мы расстанемся навсегда. А между тем неизбежная разлука приближалась, двор готовился к возвращению в Фивы. В слепой страсти я вздумала принять Итамара в число своих служителей, чтобы увезти с собою, но в ночь, когда мы должны были все решить окончательно, он не пришел на свидание. Вместо него явился Апофис.
– Я все знаю, царевна, – сказал он в виде извинения. – И пришел умолять вас на коленях прекратить отношения с моим другом, ибо все мы рискуем головою. Мне кажется, за вами уже следят.
Он восстал против моего намерения увезти возлюбленного, уверяя, что у самого Итамара хватит ума отказаться, и я вынуждена была уступить, поставив единственным условием еще одно свидание, чтобы проститься.
Шенефрес после сурового отказа держался от
