эти грязные подробности, а не многообразные достоинства добродетельной Жюстины составляют главный интерес повествования. Они, читатели эти, умоляют нас сбросить покров с изображения подобных поступков. Ну что ж, тогда мы расскажем им, что молодой господин ничуть не страшился грозящего ему чудовищного копья. Напротив. Придя в неописуемое возбуждение, он покрыл его поцелуями, затем схватил его обеими руками и, совершенно обезумев от восторга, ввел его себе в зад. Восхищенный этими содомскими ласками, плут бился под пронизывающим его могучим инструментом, громко сожалея, что он, оказывается, далеко не столь велик, как ему хотелось бы. Великолепно встречал он мощные удары этого инструмента, отвечая ему встречными движениями… Чета нежных и пылких законных супругов обменивалась бы ласками менее страстными, чем эти двое: губы прижаты к губам, язык встречается с языком, стоны одного заглушаются стонами другого и, наконец, опьяненные сладострастием, оба заканчивают эту оргию обильными взаимными излияниями. Но служба почти тотчас же возобновляется, и, чтобы вновь разжечь курильницу, не упускается ничего из необходимого: поцелуи, игривые легкие прикосновения, другие тонкости самого извращенного разврата – все используется для пробуждения погаснувших сил, и это удается пять раз кряду. И все пять раз распутники не меняются местами. Молодому хозяину постоянно отводится роль женщины, хотя он и сам обладает превосходным органом, который беспрестанно ласкает его лакей, и мог бы отлично исполнить и роль мужчины. Но у него, очевидно, и в мыслях этого нет. Он внимательно разглядывает и ощупывает инструмент своего любовника, ласкает его, сосет – и все лишь для того, чтобы тот вновь воспрянул и ринулся в битву.
Как утомительно долго длилась для Жюстины эта сцена и как разрывалась ее душа от необходимости наблюдать все это!
Наконец, насыщенные и утомленные участники этого скандального спектакля поднялись, чтобы снова двинуться в путь. Молодой хозяин отошел к кустарнику, в котором пряталась Жюстина, желая очистить свой зад от обильных возлияний, доставшихся на его долю. Приподнимаясь, он заметил краешек платка, покрывавшего голову Жюстины. «Жасмин, – позвал он своего слугу, – мы преданы, нас разоблачили… Женщина, нечистая тварь, видела наши таинства. Подойди-ка. Вытащим эту мерзавку и узнаем, что она здесь делает».
Перепутанная Жюстина не дала им времени осуществить задуманное: она сама выскочила из кустов и бросилась к ногам молодых людей.
– Господа, – воскликнула она, протягивая к ним руки, – удостойте милосердия несчастную, чья судьба заслуживает сожаления больше, чем вы можете вообразить. Мало кто может равняться со мною в этом… Пусть положение, в котором вы меня застали, не внушает вам никаких подозрений: оно скорее следствие моих несчастий, а не моих поступков. Вместо того чтобы увеличивать число моих бед, пожалуйста, помогите мне облегчить хоть как-нибудь это невыносимое бремя.
Господин де Брессак, а именно таково было имя молодого
