ходишь, – не преминул попенять Годунов.
Ртищев закашлялся.
– Сам знаешь, Семен Никитич, – хвора в груди меня, не могу тяжелое платье носить, задыхаюсь. А что шпагу с собой таскаю, так сам знаешь – многонько врагов у меня.
Боярин неожиданно засмеялся:
– То верно, многонько. Вот о врагах с тобой и поговорим. Не о твоих врагах, Ондрей Петрович, о государевых! Но – чуть опосля, – Семен Никитич хитро прищурил левый глаз и, кивнув на парней, осведомился: – Угадай-ка, чего у меня парнищи твои делают?
Ртищев тут же скривился, словно у него внезапно заболел зуб. Вообще, думный дворянин сильно сдал за последнее время, тут, видно, все в одну кучу свалилось – и болезнь, и старость, и хлопоты.
– Мертвяки, – думный дворянин усмехнулся. – Чего ж еще-то?
– Что, Ондрей Петрович? – деланно удивился Годунов. – Нешто зря твоих парней костерю?
– Меня за них костери, Семен Никитич. Значит, не тому научил, коль поймать не могут. Впрочем, не так долго еще и ловят – всего-то неделю.
– Неделю?! – Боярин едва подавил гнев. – Так за эту неделю сначала один мертвяк, а потом еще два, и каких! Первый – думного боярина Ивана Крымчатого сынок, второй – купца Евстигнеева, третий – воеводы Федора Хвалынца племянник! Сам государь живо сим делом интересуется, меня уже замучил спрашивать – когда убивца поймают? А ты – «неделя»!
– Поймаем, Семен Никитич, не изволь беспокоиться, – поклонившись, заверил Ртищев. – Даже и не сомневайся.
Боярин хохотнул:
– Да я не сомневаюсь. Знаю, что поймаете. Только вот – когда?
– В самое ближайшее время!
– Слыхали? – Приложив ладонь к уху, Семен Никитич грозно обернулся к парням.
– Слыхали, – за всех отозвался Иван. – Поймаем, как сказал Андрей Петрович, в самое ближайшее время. Животов своих не пощадим, ночей спать не будем, но этого гнусного гада выловим!
– Ну, Бог вам в помощь, – Годунов потер руки. – Идите пока… А ты, Ондрей Петрович, останься.
Поклонившись, трое друзей, ускоряя шаг, покинули жаркие хоромы «правого царева уха» Семена Никитича Годунова и со всех ног бросились к Архангельскому собору, возле которого высились обширные каменные палаты для приказных ведомств, недавно выстроенные волею царя Бориса Федоровича. Митька так торопился, что оступился на ступеньках крыльца, едва не сбив с ног какого-то отрока лет шестнадцати, серьезного, с приятным лицом и темными печальными глазами. Тот успел отскочить в сторону, а Митька чуть было не растянулся на площади – хорошо, вовремя ухватился за перила крыльца, так, держась за них, и съехал вниз, проелозив по ступенькам задом.
– Эй, вьюнош, – окликнул парня встреченный отрок. – Не ты ль потерял? – он кивнул на выпавший из-за Митькиного пояса свиток.
– Ой! – Митрий округлил глаза. – Вот я тетеря-то! Фуражная грамота! Благодарствую, мил человек, спаси тебя Боже! Иначе б чем мы лошадей кормили?
Приятели
