дорожку.
– Что тут? – раздался голос Кузьмы. Он вышел на шум из сарая и видел окончание схватки.
– Да вот… – Пахом заикался, голос его дрожал, но руки судорожно продолжали сжимать жердину. – Кобеля порешил, душегубец…
– Ты чего же наделал, Пахомка?! Это же смертоубийство! Дай глянуть на ратника, авось душа еще не покинула его.
Кузьма быстро приподнял тело, освободил ногу от стремени и опустил человека в сугроб в полусидячем положении. Он посветил фонарем и протянул:
– Кажись, готов, Пахомка. Беги к хозяину, доложи. А то нам тут от этого дела всем хана!
– Да как же… Ноги не идут, Куземка. Может, ты сбегаешь? Уважь.
Кузьма молча торопливо зарысил к крыльцу, бросив через плечо:
– Ворота прикрой!
В доме сразу же поднялся переполох. Страх, казалось, переполнял все его помещения. Забегали люди, замелькали лучины. Раздался сильно изменившийся голос хозяина:
– С чего это он к нам нагрянул, Кузьма?
– Да кто же его знает, хозяин. Может, от соседей пришлепал на поживу. У Калинникова шуруют уже давно. А это всего через две усадьбы. Вой бабий до сих пор слышен, – знать, не прикончили горемычных…
– Да, такое может быть. Да… – Сафрон Никанорович, мужчина лет пятидесяти, коренастый, широкий, озабоченно и в явной растерянности теребил квадратную бороду, силясь собраться с мыслями. – Так что же нам теперь делать, а, Кузьма?
– А чего тут кумекать? Либо ждать смертушки, либо, пока не хватились душегубы, закладывать сани. Бежать надо, хозяин. Бежать куда глаза глядят. Баб можно и оставить, авось не тронут, а нам… – Кузьма в отчаянии махнул рукой.
– Да как же так, вдруг? Хотя… Ты прав, Кузьма. Беги запрягай и забирай припас, харчи, а я тут свое добро соберу. Ступай!
Понеслись приказы бабам, советы. Петька тоже получил наказ собираться и помогать работникам с лошадьми. Во двор тащили снедь, припасы, меховые полости для тепла, бочонки, корзины, мешки. Кони всхрапывали, шарахались по сторонам, не хотели заводиться в оглобли. Пахом с Кузьмой тихо матерились и не отвечали на вопросы баб, которые крутились с мокрыми носами и глазами по двору и хороминам.
На крыльцо выкатился Сафрон Калуфьев в огромной шубе бараньего меха с ларцом под мышкой. Все знали, что в нем его немалая казна в серебре. Он молча подошел к пароконным саням и стал торопливо запихивать под солому свое достояние. Потом, как бы споткнувшись, спросил:
– А что с ратником делать? И куда бечь-то? Ведь застукают, как пить дать, а? Кузьма!
– Ась! Я тут, хозяин.
– С мертвяком что делать-то будем, отвечай!
– Зароем в снег, он и пролежит до весны.
– Тятя, – подал голос Петька, весь дрожащий от страха и возбуждения. – Сейчас монахов побитых по монастырям развозят. Вот и мы давай как будто то же сделаем.
– Узнают, бесы!
– Хозяин, а малец-то дело молвит, –
