повернул головы, хотя и слышал вошедших ребят. Те топтались в нерешительности и молчали, ожидая, когда на них обратит внимание хозяин.
– Чего пришли, ребята? – тихим голосом спросил Сафрон. Петьку поразил тон, каким были произнесены эти слова. В них чувствовалась покорность судьбе и безысходность. – А раз пришли, то говорите с чем. Не тяните, а то покупец явится, не до разговора будет.
После минутного колебания Гардан осмелел и молвил:
– Хозяин, мы пришли… Мы почти все знаем про твои дела…
– Это какие такие дела? – сразу же насторожился Сафрон. – А ну-ка говорите.
– Да с немцами-то ливонскими, хозяин… Чего требуют они от тебя, знаем, хозяин. Может, чем помочь сможем, а?
– Хм. Вишь ты что. И откуда же вы это узнали? Вот сорванцы! Уши надрать бы вам, да охоты нет. Так что там вы узнали, выкладывайте, да поживей! – голос Сафрона окреп, но строгость была напускной.
– Да что немцы тебе, тятя, грозят и требуют от тебя каких-то вестей из подворья воеводского.
Сафрон долго молчал, сопел, ерзал на скамье, потом повернулся и глянул на ребят из-под нависших бровей. Петька попятился назад, не смея глянуть отцу в очи. Гардан стоял, переминаясь с ноги на ногу. Сафрон оглядывал ребят долго, пристально и наконец молвил:
– Ну что ж. Вы ребята уже взрослые, и негоже мне вас за мальцов держать. Да и дела мои вы знаете и помогаете немало. Вот и коня Гарданка отдал мне на поправку дел моих, а для этого, уж я-то знаю, немало раздумий и решимости потребовалось. Спаси тебя Бог, Гарданка, за твою жертву, однако не помогло это мне. Ничего не помогает. Злодеи-немцы почуяли приманку, вцепились мертвой хваткой ядовитыми зубами. Не отпускают. Тебя, Петька, грозятся прибрать к рукам, чтобы я из страха за сына им служил, а как мне такое пережить после всего, что я потерял за этот год, даже полгода?
Сафрон замолчал, как бы передыхая после такой длинной тирады. Ребята с сочувствием глядели на него, понимая, как тяжело ему говорить с ними. Они молчали, ожидая продолжения рассказа, не смея нарушить воцарившееся молчание. А Сафрон погрузился в свои невеселые размышления и как бы забыл о ребятах. Однако скоро встрепенулся, поднял опущенную голову:
– Так что вы правильно все уразумели, ребята. Толкают меня немцы на предательство и на подлость. Я ужом верчусь, пытаясь оттянуть то роковое время, но, видать, не совладать мне с ними. Уж больно въедливы и привязчивы немцы. Не отпустят. И что делать, не могу решить. Не враг же я своему народу.
– Хозяин, так ведь как же не враг, коли город твой и живот твой он, царь-то московский, порушил? – Гардан вскинул голову, надеясь придать этим уверенность и вес своим словам.
– Так то царь, Гарданка. А народ-то при чем? Негоже мне его предавать. Бог того не простит, да и я сам не прощу себе такого позора на свою голову. – Он замолчал, потом продолжил уже деловым тоном:
– Тебе, Петька, надо завтра же скрыться куда-нибудь в деревню, и подальше, будто по
