кряхтел, по лицу его не было заметно, радуется он такому повороту или наоборот. Наконец он вздохнул и молвил:
– Стало быть, хозяин, отпускаешь ты меня от себя? Ладно, так и быть…
Сафрон решил, что одно дело свалил с плеч, и обратился к Гардану:
– Ты, Гарданка, тоже можешь с ним ехать. Конь у тебя есть, нога зажила. Видел я, как ты и верхом уже ездишь. Так что решай сам, я тебе больше не указ. Однако мы тронемся последними, так надо…
– Гарданка! – вырвался вскрик Петьки. Он в смущении опустил голову с покрасневшими лбом и щеками. Дальше он продолжать не стал и замолчал в растерянности.
Наступило тягостное молчание. Все понимали, что хотел сказать Петр, и всем стало немного неловко. Наконец Гардан произнес с неуверенностью в голосе:
– Что ты, Петька? Ты хотел что-то сказать? Говори, а то разъедемся и останется между нами недоговоренное.
– Да что говорить, Гарданка? Уже и так все ясно. Привык я к тебе, жаль с тобой прощаться. Вот и все.
– Тогда, ребятки, времени не теряйте, – сказал Сафрон. – Собирайтесь, и начнем жизнь снова на новом месте. И пусть вам всем повезет на этот раз больше. Ну и нам, конечно… Пахом, запрягай своего коня, ну и наших тоже напоследок помоги наладить.
Он ушел тяжелой походкой, скрип его валенок громко отдавался в наступившей тишине.
Пахом заторопился, засуетился, что-то бормоча себе под нос. А ребята насупленно молчали, боясь взглянуть друг другу в глаза. И вдруг Гардан неожиданно сказал:
– Погодь, Петька, а чего это мне надо будет вас покидать? Сафрон что, разве меня гонит? Я ведь здоров уже, делать буду все, в чем нужда случится, да и оборониться помогу. Поеду-ка я с вами, Петька. Привык я к вам. Да и поглядеть на новые места мне завсегда было охота. Что на это скажешь, а?
Петька и опомниться не успел, ничего толком не сообразил, как оказался около Гардана и, обхватив его руками, не смог сдержать хлынувших благодарных слез. Он просто захлебывался от переполнивших его чувств, а Гардан растерянно топтался, пытаясь сохранить равновесие.
– Что это ты, Петька, а? – бормотал он, а сам тоже ощущал в себе… нет, не то чтобы радость, но какое-то теплое, умиротворенное чувство. Ему было крайне неловко от проявления такой радости со стороны Петьки, но в то же время и приятно осознавать, что он что-то значит для кого-то.
– Ладно, ладно, Петька, поторопись лучше Пахому подсобить, а я Алмаса оседлаю да торока приготовлю. Пошли, – он отвернулся, скрывая глаза.
Петька же вздохнул, утерся рукавом и, захватив полушубок и шапку, опрометью бросился на двор.
Не прошло и часа, как сани уже стояли около ворот Спиридоновых хоромин. Было пасмурно, низкие тучи заволокли небо. Мороз резко сбавил лютость, с Балтики накатывался влажный сырой воздух. Все вокруг потемнело.
Сафрон суетился, поправляя поклажу, Спиридон бегал туда-сюда, хозяйка Фекла Васильевна и Пелагея с Армасом помогали, добавляя неразберихи.
Оседланные
