что я не просто смотрю, а вспоминаю. Вспоминаю десятки фотографий и картин с этим катком. Я хожу вокруг пруда, что-то щелкаю, но понимаю, что шедевра не получится. Слишком много у меня эмоций. У фотографа должно быть холодное сердце, а не горячее, как у товарища Дзержинского.
Нехорошая квартира
– Ну что тебя так тянет в эту квартиру? – спрашивали меня. – Ну да, Булгаков там немного пожил и описал ее в своем романе. Но ведь там ничего не происходило.
Как неправы эти люди! Неужели они забыли старый анекдот, так популярный в Иерусалиме? «Да, царь Давид возможно похоронен в другом месте, но сюда приходят столько людей, и они так молятся, что Давид давно сюда перебрался!»
Знаменитая квартира 50 притягивает тысячи людей. Почему? Я стою в подъезде и внимательно читаю надписи на стенах. Мастер мало кого волнует. Маргарита интересует только в связи с Воландом. Вообще пишут, в основном, про Воланда и его свиту. Вот кто-то утверждает, что Воланд есть и на всякий случай добавляет, что любовь тоже есть. А вот кто-то не удержался и написал, что кот Бегемот теперь живет у него. Кого-то потрясло, что женщинам надо предлагать чистый спирт. «У каждого свой трамвай», – философствует неизвестный автор. «Я ведьма и очень этим довольна!» – солидарна с Маргаритой какая-то незнакомка.
И что вы думаете? После сотен таких откровений, которые периодически закрашиваются противной зеленой краской, Воланд со своей свитой никогда сюда не заглянет? «Воланд, я жду тебя!» – пишет кто-то в отчаянии. Неужели Воланду неинтересно посмотреть, кто так его ждет?
В доме живет местный «Швондер». Он идейно-убежденный борец с музеем. Это он пытается выбросить экспонаты на улицу, это он замазывает краской вопли поклонниц Воланда. «Тут и так было полно всякой нечисти, – говорит Швондер. – А теперь, как музей открыли, то вообще прохода от них нет!»
Я поднимаюсь по длинной лестнице и прислушиваюсь. Внизу кто-то хихикает. Воланд так не хихикал, и я смело оглядываюсь. Две девушки читают на стене признания очередной Маргариты и явно хотят добавить что-то свое сокровенное, «маргаритовское».
В квартире я надел синие бахилы и отправился по комнатам. Там были собраны булгаковские вещи и просто вещи двадцатых годов прошлого столетия. Ничего особенного я в этих комнатах не чувствовал и вскоре вернулся в точку, откуда начал осмотр. И вот тут произошла первая непонятность. Я стоял в небольшой комнате, смотрел на письменный стол с пишущей машинкой и понимал, что я все забыл. Комнаты как-то промелькнули в сознании, не оставив ни малейшего следа. Я снова пошел по квартире, тщательно фотографируя все, что видел. В одной из комнат стояли девушки, которые хихикали на лестнице. Они хотели сфотографировать друг друга на фоне старого буфета, но явно пребывали в растерянности.
– Мне кажется, что в этой комнате мы уже были! – сказала одна из них.
– Этого
