7
Как здорово, что на каникулах можно валяться в постели сколько угодно, и никто тебя не подгоняет вставать! Я проснулась поздно, по привычке полистала старые чаты в телефоне, потом по второму разу прочла старые литературные журналы, и, наконец, пошлёпала на кухню.
Мама ещё спала. Я мимоходом заглянула к ней в спальню, посмотрела, как она ровно дышит во сне, и тихонько, стараясь её не будить, сделала себе омлет с чаем. Потом нарезала бутербродов, прихватила бутылку с водой, и пошла валяться на солнце, перечитывать привезённые с собой книги и разгадывать кроссворды в найденных в сарае советских газетах. Последнее удавалось лучше всего, потому что из-за жары меня слегка разморило, и смысл повествования ускользал. Кроссворды же можно было как начать, так и бросить в любом месте без ущерба для смысла.
Когда мне и это занятие надоело, а бутылка с водой опустела, я вышла с участка на улицу.
Анцыбаловка стояла в очень красивом месте. Кругом её обступал лес, сочный, зелёный, и на его фоне даже покинутые дома, обвитые плетьми вьюна, выглядели не так печально. Даже наоборот. Мне почему-то именно так представлялась вилла «Курица», где жила Пеппи Длинныйчулок. Жаль, конечно, что здесь совсем нет никаких детей…
Никого из местных жителей я не встретила, но их присутствие выдавал то дымок над домом, то сохнущее на верёвке, натянутой между деревьями, бельё.
Я подумала, что здесь не так уж и плохо. Можно попробовать узнать в Зелёново, где здесь разжиться книгами, и предаваться безудержному ничегонеделанию, только чтению, чтению и чтению.
Не знаю, сколько прошло времени, когда я, наконец, поняла, что с утра ещё ни разу не поговорила с мамой, а она почему-то до сих пор не забеспокоилась – где я, хотя я ушла, не оставив записки. Хотя, она могла видеть меня из окна, и просто решила немного отдохнуть от моего общества или, наоборот, избавить меня от своего. Но это тоже ненормально. Никогда моя мама от меня отдохнуть не хотела.
– Мааам! – позвала я.
Я точно знала, что она именно в доме, даже не на участке. Не бывало такого, чтобы она не откликнулась, даже если была очень занята.
Мне показалось, что на кухне что-то скрипнуло, половица или табуретка. Испытывая смутную тревогу, непонятно откуда взявшуюся, я, почему-то стараясь производить как можно меньше шума, прокралась к двери на кухню. Ничего необычного в том, что мама находилась на кухне, конечно, не было. Тем страннее было моё ощущение, и оно пугало меня даже больше, чем тишина. Глупость какая-то. Я старалась отогнать неясное волнение и встала на пороге кухни.
Мама сидела за столом, сложив руки на коленях, и ничего не делала. Ну, может, она смотрела в угол между плитой и старым, рассохшимся буфетом. Лица её я не видела, но в этой странной неподвижной позе, в этом ничегонеделании было что-то неестественное. Я понимаю, если бы мама читала – тогда бы это объясняло её молчание, погружённость
