Будто не знаешь: одна у нас Несравненная. Ну, Волченько, милый, мне очень нужно! – стала упрашивать. – Это же не тебе, а мне за всё отвечать. Поможешь, дружочек?
Волк хмурился, не соглашался. Да разве откажешь подружке, когда тебя просят так ласково? Волк проворчал, передразнивая:
– «Волченько…», «милый…», «мне очень нужно…» А старшего волка в кого тогда обратить – в коня для Царь-Девицы?
Зверяница счастливо закивала.
На следующее утро счастливый царевич, так и не отошедший ещё от дурмана, увозил свою Невесту к отцу с матушкой. На сером, как волк, коне, он вёз Диву-Прею, вещую Красу Несравненную. А Ненаглядная Красота, полуобняв царевича, скалилась, обнажая зубы, и водила по сторонам ехидными шальными глазами. Ягая дева-полудница весело махала им вслед платочком.
«…Платочек в её руке оборачивался скатертью, а скатерть на дороге – непроглядным туманом, чтобы царевич к этому дому больше и следов не находил, как бы ни старался…
Теперь бы и самой Зверянице о дороге подумать. Где-то он теперь, Сокол её Ясный, Месяц её Светлый?…»
***
У стариковой лошади заплетались ноги. Левая задняя нога задевала о правую переднюю. Бедное животное обречённо косило на седока глазом, а привязанная к седлу палица царапала коняге бедро. Было больно. Не повезло лошади с седоком: на беду хорошо в седле держался, не скинуть. А вот ум в голове у него сидел, видать, плохо: Балда-Покатигорошек твердил сам себе беспрестанно:
– Где – ну, где найти Ненаглядную Красоту, семи мамок дочку, семи братьев сестру? Где – ну, где найти Ненаглядную Красоту…
Как-то раз проезжал по селу и чуть было детей не передавил, они врассыпную прямо из-под копыт разбежались. От последнего двора выскочила ему наперерез старуха, как померещилось, не местная, и, замахиваясь клюкой, закричала:
– Чего ты творишь-то, дурень!
– Сама-то, карга, откуда взялась! – Балда от неожиданности рявкнул на бабку.
– Идолище! – укорила вслед старуха. – Едешь туда, куда сам не знаешь, и ищешь то, чего сам не помнишь! – закричала вдогон, оставшись далеко позади. – Потерпи же, увидимся ещё, – вдруг пообещала, как пригрозила.
И точно: едва окончились сёла и деревни, а начались косогоры с кустарником и перелеском, как старуха опять выскочила навстречу. Точно прямо из леса появилась. Тот, кого звали Покатигорошком, насторожился и конька попридержал:
– Старая! А ведь я узнал тебя. Это ты меня только что дурнем обзывала. Я людей-то не различаю по лицам, почти всех путаю, а вот тебя-то признал, – он остановился. Мучительно вгляделся в старуху: – Ты… не из смертных людей, верно? – догадался вдруг и еле-еле выговорил: – Ты… из природных?
– Вот и ладно! – перебила Баба. – Хоть что-то вспомнил. Ну-ка, слезай с мужицкой клячи, – велела суровым тоном. – Не к лицу Громовнику на такой
