пересилил себя: – Брат Артемий. Фёдор не оставил своих копий?
– Нет, – отрезал монах. – Решительно нет! Невозможно.
– Ни одной архивации? Ни инсталляции?
– Это бы его не спасло! Что толку, когда живы твои копия или клон, а сам ты мёртв?
Монах решительно давил кроссовками сброшенные на дорогу листья, и губы у брата Артёма были тонкие и почти белые.
– Вы что-нибудь читали, – зашёл Шатин, – о клинике Нейропсихологии в Москве? Они лечат застарелые неврозы. У них были попытки сканировать мозг на электронный носитель для анализа состояния психики…
– Я не получаю экспресс-информацию, – отрезал монах, потом помолчал. – Ну и что? Вы не сумеете жить ни на сервере, ни на лазерном диске. Это будет не ваша душа, а одномоментный снимок памяти, привычек и впечатлений. Фотографии не живут.
– Стоило бы попробовать…
– Мне это уже давно не интересно! – напомнил монах.
– …попробовать совместить ваш алгоритм с таким «снимком». Мне эта мысль пришла ночью. Возможно, на носителе разовьётся разум, столь близкий к человеческому, что сознание своей конечности не станет для него гибельным. Понимаете? Образ и подобие человека…
Монах резко остановился среди дороги, обернулся к Шатину. Шатин приподнял бровь. Кажется, что-то «зацепило» Ильина.
– Вы в Бога веруете? – вдруг спросил брат Артём.
Шатин напрягся. На некоторые вопросы, если ты всё же не глумлив и не циничен, отвечать трудно.
– Вы можете не верить Господу, Его бытие от этого не поколеблется, – твёрдо сказал монах.
Небо серело. Где-то собирался дождик. Шатин опять не стал спорить с монахом.
– Я не успел, – признал Ильин, – не успел, да и не смог по-человечески полюбить своё создание – образец, эксперимент. А Господь прежде творения любил нас, как отец детей. Я только измучил новую душу, электронного Адама. А Создатель и свободу нам подарил, и меру страданий, чтобы гордыней себя не погубили. Так разве мог мой опытный образец полюбить меня?
– Разве Творцу так нужна любовь твари? – тихо-тихо спросил Шатин.
Монах долго молчал – обиженно или расстроено, не ясно. Стал накрапывать дождичек – меленький, тоненький, как иголочки.
– Прежде всех веков, – выговорил монах медленно, – Господь родил Сына Своего. До сотворения. До всех времен.
– Христа Иисуса? – не понял Шатин. – От девы Марии?
– Воплотился от Пресвятой Богородицы Он уже во времени. А рождён прежде времён.
– От Самого Отца?
Капель дождя на лице Ильин, кажется, и не замечал.
– В Своем Сыне, который Единосущен Ему, Он Сам стал человеком, и пострадал, и, умерев, воскрес. Тот, Который есть Жизнь, Любовь и Добро, вступил в смерть, чтобы та утратила силу и человек приобщился
