язык пытался дать выход потоку неизъяснимой благодарности…
Но господин отчего-то медлил, придерживал заявление с резолюцией ладонью. Поднял глаза на трепещущего Несговорова, снова деликатно опустил взор.
– Нет, пора и честь знать, – вымолвил он наконец. – Сколько раз я проделывал это с такими как вы! Люди верили, искали у меня справедливости. Только я мог позволить себе роскошь быть хорошим. Вы заняли очередь? Какой у вас номер?.. Вот-вот. Ко мне попадал один из тысячи. Он всегда встречал понимание и поддержку. Но мои беспечные, нерадивые, злые подчиненные, в чьи обязанности входило выполнять мои распоряжения, все делали наоборот, а попасть ко мне во второй раз и пожаловаться на них, как вы понимаете, было невозможно… Зато у несчастных оставались обо мне прекрасные воспоминания. Вы первый, кого я не стану обманывать.
С такими словами господин взял заявление в руки и медленно, педантично порвал его на мелкие клочки. И вновь поднял на Несговорова глаза, в этот раз немного увлажненные. Похоже, ему было по-настоящему больно.
– Это мы с вами переживем… Должны пережить. Если еще когда-нибудь у вас появится соблазн поискать правду в очереди под номером таким-то, не забудьте, что вы уже побывали на приеме у первого лица и получили от него все, что оно может дать. А теперь идите, уже звонят к обеду!
Господин решительно поднялся, давая понять, что разговор окончен.
Глава пятая.
Осада
Несговоров сам не чуял, как снова оказался в накопителе.
Здесь многое успело перемениться. Куда-то пропали стражники. Величественная дверь на сцене оставалась полуоткрытой, но никто почему-то не стремился в нее войти. Люди сидели и возлежали вдоль стен, прихлебывая из одинаковых пластиковых чашек. В проходе посреди зала сверкал большой котел, который Несговоров успел заметить еще до того, как попал на прием, а возле него – …
Конечно, Несговоров помнил мираж, возникший тогда на долю секунды. Но последние дни Маранта чудилась ему так часто, что он уже привык подобным миражам не верить. А там, за белой дверью, ему и без того хватало впечатлений. Несговоров еще и теперь был сам не свой: щеки горели, лоб покрывала холодная испарина, конечности заледенели и не слушались. Тут-то и предстала перед ним вполне осязаемая Маранта, держа в одной руке черпак, в другой – пластиковую чашку, наполненную чем-то горячим.
– Ешьте!
Она сказала это так просто, как будто он каждый день получал у нее из рук похлебку. Несговоров безропотно принял чашку и машинально обхватил ее ладонями, чтобы согреться. Его трясло.
– Вы весь дрожите! – заботливо сказала Маранта. – Я знала, что здесь не топят, но чтобы так дрожать… Запишите, – обратилась она к стоявшему рядом человеку. – Они держат стариков, детей и больных в неотапливаемом помещении!
Спутником Маранты, только теперь обратившим на себя
