остановил рукой.
– Не надо. Я просто так думаю. Мыслю. Так легче.
Старик пусто смотрел по сторонам. Красная драпировка его комнаты, нередко, так давила своим существом на слабеющее сознание Председателя, что иногда, кроме боли в голове и нервах, он более ничего не ощущал и не сознавал.
– Что придумать? Что? Народ не должен чувствовать, ощущать, видеть старение их великого, любимого лидера. Иначе страна завянет, как брошенный цветок под ногами врага. Её затопчут орды иноземцев: страну предадут забвению и разграблению. А потом и порабощению, как при недавней японской оккупации. Древнейшая империя не должна упасть врагам под ноги. Нужен новый мощный рывок вперёд. Нужно новое неожиданное движение. Найди правильную тему. Начинай всенародную пропаганду.
Министр-советник выпрямился, сел. Глаза настолько сузились, что почти закрылись.
– Нужно найти внутреннего врага.
– Кого? Линь Бяо давно почил. Лю Шаоци, тоже. Тэн Дэхуай, также. Генеральный секретарь Чжан, там же.
– А Чэнь Бода где?
– При мне. Секретарём у меня.
– Я, как-то, и не заметил, когда ты его при себе оставил. Всё думал, куда этот тихий мерзавец так ловко исчез? А куда, не понял.
Мао хитро хихикнул
– Потому что тихий. Может Московия помогла?
– Ну не понял я, дядя. Здесь надо подумать. А ваш политический преемник, дядя? Он ещё в силе? Всё же министр Общественной безопасности. А Ваш близкий друг, генерал Чу, его заместитель. Они работают вместе, но взаимности между ними немного.
– Хуа Гофэн? Я, как-то, о нём уже и забыл из-за долгой, пожирающей мою волю, болезни. Надо подумать. Так, так, так. Вызывай из Кан Шэна (Совет безопасности) генерала Чу: поговорим. Вот, как оно, хорошо. Неплохо. Я и взбодрился, и повеселел, даже лучше себя чувствую.
– Я рад дядя, что тебе стало лучше.
– Спасибо. Ступай. Готовься. После смерти Чжоу Эньлая обстановка в стране накаляется, становится неопределённей. Думай больше. Ищи заразу в наших рядах. Ну, будь.
Племянник подобострастно поклонился и быстро исчез за дверью.
Председатель ещё глухо и злобно, некоторое время, покрякал на окружающую среду и надолго притих на широком диване. Взгляд медленно шарил по стенам большой комнаты: и, с движением хитрых, недобрых глаз неторопливо уходило бесшумное время, куда-то за далёкий, туманный горизонт необъятного пространства и невидимого глазу пёстрого цвета радиоволн.
Но всё, в подрагивающем воздухе великой страны, оставалось достаточно напряженно и настороженно. И никто, ничего не знал, и не догадывался, что будет завтра, тем более, после завтра. Народ заговорено бубнил цитатники Мао. Партия зорко следила, чтобы бубнил каждый, бубнили группами, орали толпами, большими толпами, целыми демонстрациями, всем семисотмиллионным народом. Спецотделы бдительно следили, чтобы все орали громко, чётко, с расстановкой и, обязательно, весело.
Никакой показухи. Вживую. Не фальшивить. И только с любовью. С большой партийной любовью к единственному
