смерти отца никто уже больше не мог воспрепятствовать Кларе Блэкаддер связать навсегда свою судьбу с судьбой Эдварда О’Нила.
Блонт был даже очень доволен, что избавился от необходимости заботиться о сестре, которой терпеть не мог; она тоже не любила его, поэтому они распростились друг с другом без сожалений.
Сон Элайджи Ортона, который он пересказал О’Нилу при первом нашем знакомстве с ними, сбылся в точности. Эдвард, действительно, оставил бродячий образ жизни. Отправившись со своей невестой в ближайший город, он обвенчался с ней и стал искать подходящую плантацию, чтобы приобрести ее в собственность.
У молодого человека имелся порядочный капитал, доставшийся от отца. Кроме того, Элайджа Ортон, тоже скопивший кое-что за свою жизнь, назначил своей наследницей Клару, так как у него самого не было ни детей, ни близких родственников.
Со стороны Неда было разумно не увозить жену-южанку на север Соединенных Штатов. Но он в равной степени проявил здравый смысл, продав свои имения в Ирландии и выгодно приобретя земли под застройку на острове, который американцы прозывают «Жемчужиной морей». Это остров Манхэттен.
Элайджа Ортон часто навещает своих «милых детей», как он называет счастливую парочку. Поговаривают, будто старый охотник обещал совсем поселиться у них, когда беспощадные годы заставят его, наконец, распроститься с любимыми горами.
Одинокое ранчо, или Повесть о Льяно-Эстакадо
Глава 1. «Шляпы долой!»
В городе Чиуауа, столице северных провинций Мексики – городе, состоящем, по большей части, из грязи и расположенном посреди обширных пустынных равнин, которые обрамляют могучие багряные горы, равнин, население коих столь же скудно, сколь их лесной покров, – в старинном городе Чиуауа разворачивается первая сцена нашей истории.
Менее двадцати тысяч человек нашли приют в стенах этой северо-мексиканской метрополии, столь же малое количество обитает и в ее округе.
Некогда плотность населения была выше, но томагавк команча и копье апача прореживали потомков конкистадоров до тех пор, пока сельские дома не стало разделять изрядное пространство, а количество руин не сравнялось, если не превысило, с числом обитаемых жилищ.
Но одновременно слово «Чиуауа» навевает странные и удивительные воспоминания. Когда слышишь это название, всплывает целая вереница причудливых образов, картин из приграничной жизни, совершенно отличных от тех, что присущи тому же захватывающему периоду из истории англо-американского фронтира. Мы видим монаха в капюшоне и с крестом, и солдата, следующего за ним по пятам с мечом; старинное здание миссии с церковью и казармой гарнизона; свирепого дикаря, поддавшегося уговорам бросить кочевую жизнь и обратившегося в гнущего спину пеона, чтобы спустя какое-то время восстать против системы рабства, которую даже религия не могла сделать терпимой. Мы видим неофита, поднявшего руку на своего духовного наставника и угнетателя одновременно. Мятеж этот был потоплен в крови и огне, в результате чего и миссия и военный cuartel
