Он вновь припомнил окно в лондонской конюшне, через которое Бог приказал ему спасти лоллардскую девушку. Хук не сумел ей помочь, и теперь ему вовек не видать пролившегося на него тогда небесного света. Сара. Он часто шептал ее имя, словно звук мог принести ему помилование.
Вдруг вечерняя тишь разом кончилась.
Вначале грянул свет – темный свет, как почудилось Хуку: вспышка черно-красных огненных сполохов языком змея из преисподней лизнула воздух у траншеи, вырытой французами вблизи катапульт. Геенна огненная показалась лишь на мгновение. Ее внезапно накрыло тучей плотного черного дыма, и тут же грянул оглушительный гром, сотрясший небеса. В ответ поблизости раздался грохот, словно что-то ударило в городскую стену.
Стена дрогнула. Лук Хука свалился и задребезжал по камням, над головой пронеслись птицы, вспугнутые грохотом, дымом и пламенем. Дымная черная туча скрыла солнце.
– Боже всемогущий! – только и вымолвил кто-то из лучников.
– Все ждал, когда ж она грянет. Пушка, – с отвращением заметил в ответ второй. – Пушку когда-нибудь видел?
– Нет.
– Ну теперь увидишь, и не одну, – мрачно кивнул второй.
Хук, тоже прежде не знавший о пушках, вздрогнул при следующем выстреле, взметнувшем в летнее небо вторую тучу дыма.
На следующий день к прежним пушкам присоединились еще четыре, и урон от шести пушек был намного ощутимее, чем от четырех деревянных катапульт. Метательным машинам недоставало точности, и пущенные ими камни часто перелетали вал и попадали в город, разрушая дома и взметая пожары от разбросанных очажных углей. Зато каменные ядра, летящие из пушек, упорно били в городскую стену, уже изрядно развороченную. Всего за два дня внешняя обкладка стены раскрошилась и ссыпалась в широкую сточную канаву, и, пока пушки целенаправленно разрушали ее дальше, бургундцы торопливо строили полукруглую баррикаду с внутренней стороны стены.
Пушки стреляли трижды в день, звук выстрелов размерял время с постоянством монастырского колокола, зовущего к молитве. Свою единственную пушку бургундцы, ожидая наступления французов по Парижской дороге, заранее укрепили на южном бастионе, и только на третий день осады ее удалось перетащить к западному валу и поставить на крышу надвратной башни. Первое время Хук не сводил с нее глаз. Вид черного железного дула, длинного, как два лука, и стянутого обручами подобно пивной кружке, его завораживал. Голландцы-пушкари долго наблюдали за вражескими орудиями и, нацелив дуло на выбранную французскую пушку, приступили к трудоемкому заряжению. Длинным совком они засыпали в ствол порох, туго утрамбовали его обернутым тканью прибойником, затем в широкой деревянной бадье замесили глину и, плотно забив ее поверх пороха, оставили высыхать, а сами кружком уселись играть в кости. Наконец главный канонир, дородный голландец с раздвоенной бородой, счел глину готовой, и тогда в ствол уложили грубо отесанное каменное ядро, подперев его внутри
