периода между XI и XV вв. Константинопольский патриархат был, несомненно, центром православного мира. Но, как и в прежние столетия, Церковь продолжала руководствоваться старыми канонами и патриарх никогда не претендовал на какую-либо непогрешимость или на авторитет, превышающий решения Вселенских Соборов. Иногда вызывает удивление, почему в этот период не было созвано ни одного Вселенского Собора? Причина очень проста: концепция «ойкумены» была политической идеей, к которой прибегали для описания вселенской Римской империи, а православный император Константинополя продолжал (по крайней мере, официально) быть ее главой. В принципе эта империя включала и Запад. Если бы он созвал Вселенский Собор без участия Западной Церкви, то это бы означало, что константинопольский монарх отказывается от своих прав на всю империю. В двух случаях он согласился на объединенные соборы такого рода, назвав их «Вселенскими»: соборы были проведены в Лионе (1274 г.) и во Флоренции (1439 г.), но они провалились, а их результатом стало только дальнейшее углубление раскола.
Между тем отсутствие Вселенских Соборов не означало, что Православная Церковь не была способна проводить богословские дискуссии или выносить вероучительные определения. Она поступала так несколько раз. Например, соборы 1341, 1347, 1351 и 1368 гг. определили православное учение о благодати, и их решения (включенные в Синодик Православия и богослужебные книги, использовавшиеся в Церкви) были признаны официальной доктриной православия. Можно привести и другие примеры. Так, Церковь заявляла о том, что ее учение не связано только с постановлениями Вселенских соборов и что определять это учение можно и должно каждый раз, когда возникает необходимость защищать православие, ибо единственный защитник истины – это Дух Истины, Который верен Церкви.
Как и прежде, константинопольский патриарх продолжал быть епископом столицы империи. Его власть, следовательно, была тесно связана с властью императоров, и византийская «теократия» была своего рода «диархией» императора и патриарха, «двух самых важных лиц в государстве», как говорит в Эпанагоге патриарх Фотий[448]. Было бы ошибкой, однако, рассматривать византийское государственное устройство как цезарепапизм. Даже после отделения от Рима Церковь не выказывала преданности государству, но заключила то, что о. Александр Шмеман назвал «догматическим союзом». Император обладал официально признанным правом определять границы патриархатов и церковных провинций; ему часто принадлежал решающий голос при выборе патриархов; но у него не было власти над канонами и догматами, принятыми церковью. Так, несколько императоров были наказаны лишением церковного общения за нарушение церковных правил: Лев VI за свой четвертый брак, Михаил VIII за предательство православия и унию с Римом.
Авторитет византийского патриарха оставлял других восточных патриархов в тени – патриархов Александрии, Антиохии и Иерусалима, живших в странах, где господствовал ислам. Но формально он никогда не оспаривал
Epanagoge Basilii Leonis et Alexandri // Collectio librorum juris graecoromani ineditorum / ed. C.E. Zachariae a Lingenthal. Lipsiae, 1852.
