style="font-size:15px;"> Павел Иванович не думал даже, что московские события как-то скажутся на нем. Он продолжал жить, как и прежде.
Но однажды в дом его постучались сотрудники НКВД. Они произвели тщательный обыск, но не нашли ничего. Искали, как он понял, оружие и документы. Той же ночью Кривощекова увезли. Без объяснения причин. Поместили во внутреннюю тюрьму, что за зданием на Вайнера, 4 в Свердловске. Многократно допрашивали. Из допросов понял, что его подозревают в связях с врагами народа. Вскоре увезли за Ивдель, в леса, где в ту пору было немало лагерей-поселений. Работал на лесоповале. Работал за гроши. Денег с трудом хватало на пропитание. Писать письма домой было запрещено. Естественно, никаких свиданий с родственниками. Собственно, для родных он считался без вести пропавшим. Жена ездила в НКВД. Но там с женой пособника врагам народа не церемонились. Он же ждал суда. Но официального обвинения ему никто не предъявлял. Шли годы, а суда все не было. Через лагерное начальство стал писать письма в Москву. Писал много раз. Писал всем. Отчаявшись, взял и написал лично наркому обороны Ворошилову. То ли письмо действительно дошло до адресата, и была проверка, то ли еще по какой причине, но неожиданно Кривощекова вызвали в комендатуру лагеря, где начальство заявило, что он свободен и может ехать домой.
Он вернулся в поселок Билимбай. Жена встретила со слезами радости. Не имея судимости, он по-прежнему оставался под надзором органов. На прежнюю работу не могли взять «пособника врагам народа». И в партии не восстановили.
– Так и живу с этим пятном, – закончив, Кривощеков тяжело вздыхает и растерянно разводит руками. – Так и не знаю, в чем была моя вина.
– До сих пор?! – в изумлении спрашиваю его.
– Увы, – он снова разводит руками.
– Почему не обратились с заявлением о реабилитации?
– Пять лет назад обращался. Но мне сказали, что подлежат реабилитации лишь осужденные, а я… Суда-то так и не было.
– Вы сказали, что во время обыска ничего не нашли. А, – киваю на бумагу, лежащую на столе, – письмо Блюхера?
– Удалось сохранить. До прихода органов спрятал на сеновале. Спрашивали. Сказал, что письмо где-то затерялось.
Кривощеков сказал, что забрали его по доносу соседа, который и сейчас живет через дорогу от него. По пьянке сам проболтался. И говорил, что зря так быстро такую «контру» выпустили, что таких, как Кривощеков, – к стенке надо всех ставить.
– Вы, что, враждовали?
– Нет, жили нормально, по-соседски.
Материал в праздничный номер писался с большим трудом. Кое-как вымучил. Хотелось мне говорить не о «героических походах красноармейца», а о трагедии, сломавшей жизнь человеку ни за что ни про что. Я не мог. И это тяготило. Зарисовка получилась плохой. Многочисленные переделки не помогли. Обидно и досадно!
Прошло несколько дней после юбилейных торжеств. Жизнь стала входить в обычное русло.
