в Киев. Квартира в Одессе осталась – там жила мама Евы. И вот года два назад Ева на свою беду решила эту квартиру отремонтировать. Муж остался в Киеве. Она сама нанимала рабочих, покупала материалы. Ремонт затянулся, и когда Ева приехала в Киев произошла банальнейшая вещь. За время ее отсутствия мужа окрутила молоденькая секретарша. Так Ева оказалась без денег, без профессии, без специального образования, после двадцати лет брака в трех комнатной квартире на поселке Котовского. Дочка ее хотя и любила маму, но осталась с богатым папой. Не бросать же ей Киевский университет? Дочка была уже к тому времени совершеннолетняя и ни каких алиментов Еве не полагалось. Благородства мужа хватило лишь на то чтобы ей в течение года выплачивать ежемесячно некую сумму. А что же дальше?
Надо было на что-то жить. Ева устроилась работать натурщицей. Ей пришлось обнаженной позировать в Художественное училище. Фигура у нее была, не смотря на возраст, то, что надо.
Работа тяжелая. Стоять в одной позе пятьдесят минут утомительно. Потом десять минут перерыв, можно накинуть халат и в соседнем помещении попить чай. А потом опять позировать студентам.
Если кто-то думает, что работа натурщицы сродни работе стриптизерши, он ошибается. Студенты собираются в классе не глазеть на голую женщину, а работать.
Несколько раз Ева позировала и известным одесским скульпторам. Я видел две статуи в городе, для которых она служила моделью.
Потом ей подвернулась работа в нашей организации. Позже туда устроился и я.
После разрыва с женой и ухода из семьи, у меня в душе была не рана, а просто дыра. Огромная дырка, через которую можно увидеть, не напрягаясь, соседний дом. И вот чуть-чуть эта дыра начала затягиваться появилась Ева.
Что же послужило толчком к тому, что я влюбился?
Может быть, это случилось, когда я пригласил ее в Оперный театр?
Представление еще не началось, мы сидели молча. Я попытался погладить ее руку, но нет. Руку она убрала. На фиг я вообще потащился в этот Оперный театр? Она-то любит красивые места, для меня же это два часа утомительной скуки.
В этот момент в оркестровой яме простонала несколько аккордов скрипка. Меня точно электричеством ударило. Я наклонился к ней и спросил:
– Можно?
– Что можно?
– Я хочу понюхать тебя.
– Ладно, – усмехнулась она.
Я наклонился к ее плечу и не спеша втянул воздух. У нее не только фигура, но и запах был тот, что надо.
И все-таки я тогда удержался и не влюбился. Произошло это через пару дней.
Мы проходили возле университета. Смеркалось.
– Смотри какая, – сказала она, указав пальцем на нелепую ворону сидящую одиноко на ветке.
Ворона как ворона. Да одинокая, да дурацкая. Ну и что? Но в интонации Евы было столько муки, а поворот головы был такой беззащитный, что у меня в душе что-то оборвалось. Я почувствовал к ней острую, щемящую жалость. Потерял бдительность и попался.
А что же она?
