style="font-size:15px;"> Вблизи лежавший выглядел ужасно: левая рука у него была вывернута, через всю грудь проходила косая рваная рана, с половины головы кожа была содрана и свисала лоскутом, обнажая грязно-розовый череп. И, несмотря на это, он ещё дышал, и даже шевельнулся, когда услышал слова графа.
– Боги! – выдохнул Бека и опустился на колени, открывая фляжку. Немного вина, влитого в рот бедняги, оказало своё действие. Глаза его широко распахнулись и вперились в Робина – или тому показалось, что именно в него? Странные были глаза, одни белки, зрачков не было вовсе. Граф от неожиданности даже сделал шаг назад, а умирающий, булькая и пуская кровавые пузыри, прохрипел:
– Не ходи туда!
– Куда – туда? – спросил Робин. «Туда» могло означать как движение вперёд, так и возвращение к племени карликов – хотя в этом Робин сильно сомневался. Однако ответить ему было уже некому – человек дёрнулся последний раз и затих.
Что ж, придётся быть особенно осторожными и держать ухо востро.
Несмотря на все причитания и даже слёзы, Бека оказался наиболее практичным из путешественников. После предания земле несчастного незнакомца всем хотелось побыстрее покинуть зловещее место. Робин хмуро скомандовал «Пошли!» – и они было прошли уже несколько шагов, как Бека воскликнул:
– А лошади?!
– Они ж не наши! Это чужие лошади, – возразила Глендавейн.
– Какие чужие?! Ничьи они! Пропадут здесь, точно говорю – пропадут. Жалко скотинку! А нам они в самый раз.
А ведь и верно, дальнейшая судьба лошадок представлялась в самом чёрном цвете. Скорее всего, их в первую же ночь сожрут хищники, по словам Козла, в изобилии водившиеся в горах. Что это за хищники – хитрый шаман умалчивал, но они были. Об этом свидетельствовали несколько дочиста обглоданных крупных костяков, найденных ими ещё до моста.
В графе некоторое время боролись благородный рыцарь, брезгающий пользоваться неизвестно чьим добром, и бездомный бродяга, вынужденный передвигаться пешком. Бродяга за явным преимуществом победил.
Звено девятое
– Ра-дра-дра-бен, Ра-дра-дра-бен, – в такт произносимым слогам тонкие сухие пальцы постукивали по подлокотнику кресла.
Впрочем, это было не просто кресло, это был трон. Мастер, изготовивший его, обладал, несомненно, изощрённой, но больной фантазией. Сидение располагалось в разверстой пасти безобразного черепа дракона, в детстве явно переболевшего рахитом. Само же сооружение было причудливо слеплено из множества разнокалиберных костей, среди которых – о ужас! – нередко попадались человеческие.
Сидеть на таком угловатом приспособлении было наверняка не очень удобно, но чего не вытерпишь ради престижа!
Череп дефективного дракона венчал вершину чёрной усечённой пирамиды, которая, в свою очередь, располагалась в большом двускатном зале у одной из его стен. Помещение больше походило не на тронный зал, а на рабочий кабинет провинциального алхимика: поблёскивали бронзой
